Хроника гениального сыщика - Артур Кангин Страница 66

— Ваша харизма! — пальцами я нарисовал над головой нимб.

— Избавьте меня от лести. Читайте…

Рябов вынул из кармана радужный постер.

Близоруко щурюсь: «Выступление ансамбля Газпрома «Вертикаль» в ресторане «Аллигатор» на Баррикадной. Воскресенье, в 19.00».

— Уже завтра?

— Петя, милый вы мой человек, почистите и тщательно смажьте браунинг. Сердцем чую, здесь ведется двойная игра. Сначала же мы должны посетить офис.

2.

Прибыли на станцию Международная. Едем в скоростном серебристом лифте на 44-й этаж. Ощущение будто в Чикаго. Ну, как-то не вяжется с этими небоскребами провинциальная Большая Ордынка, скромный мавзолей дедушку Ленину, пасторальное Лобное место…

Охранник в очках с чудовищными диоптриями долго и подозрительно сличал наши паспорта с подошедшей натурой. Позвонил секретарше А. В. Салямского. Кивнул:

— У него сегодня банный день. Но вас примут.

— Что значит банный день? — автоматически я проверил бегунок зиппера.

Секьюрити лишь подкрутил седой ус.

Идем по кроваво красной дорожке офисного коридора. По стенам, будто в Третьяковке, развешены картины. На них же, с завидным постоянством, лишь два сюжета. Хрупкий кораблик, скачущий по волнам бурного моря. И белая кобыла, вымахивающая из дремучего леса.

— Двойная игра! — вспомнил я вещие слова сыскаря.

За дверью нужного нам кабинета № 23 мы услышали плеск воды.

Стучим.

— Открыто… — ответствует кто-то баритональным басом.

Дергаем ручку и… обалдеваем.

В центре зала располагается большой медный таз. В нем же, совершенно нагой, находится гражданин А. В. Салямский.

Чуть в стороне подбоченился лысый грузин, точнее, не подбоченился, а держит наизготовку белоснежный махровый халат.

Аркадия Владимировича с материнской старательностью намыливают две дамы. Одна лет 50-ти, с черными крашеными волосами. Другая чуть за 30-ть, натуральная блондинка с истощенным стервозным лицом и белобрысыми усиками.

— Господа, что же здесь происходит? — не удержался я от всполошенного вскрика.

— Все нормально… — скалит зубы Салямский. — Дело в том, что я потомственный дворянин. На гербе же моей фамилии банная шайка и березовый веник. Так что я не изменяю традициям предков. Особо доверенные мне лица всегда меня купают по пятницам.

— Для этого же есть баня? Наконец, домашняя ванна? — подмигнул Рябов.

— Побойтесь бога! — вскрикнула брюнетка, старательно намыливая петушок Салямского, тот же, покорный весенним законам, мускулисто воспрял. — Это же ритуал. Своеобразная месса.

— Можно смывать, — улыбнулся Салямский.

Блондинка полила на голову шефа из голубого фаянсового кувшина.

— Уф! — засмеялся Салямский. — Хорошо…

— Товарищ Магомедов, полотенце! — строго произнесла брюнетка.

Сноровистые руки фемин до красноты растерли дебелое, с пузиком, тело.

— Теперь живенько нам приготовьте арабское кофе и коробку кубинских сигар, — распорядился Аркадий Владимирович. А ты, Заруб Махмутович, тащи холст и краски. Намечается дело.

Моя рука автоматически проверила наличие браунинга в потайной кобуре.

Салямский облизнулся:

— Все картины здесь кисти Заруба. Он с отличием закончил Строгановское училище. Кстати, его мои родственники и основали. Так вот… Заруб Махмутович у меня на должности подавальщика полотенца. А также поет небольшие партии в моем ансамбле баритональным басом.

— Почему партии небольшие? — подобрался Рябов.

— У него девичья память. Изъясняется почти исключительно кистью.

3.

Аркадий Владимирович облачился в черный костюм, в белую накрахмаленную рубашку с красным галстуком. Мы заперлись в небольшом уютном кабинете, из окна от пола до потолка роскошный вид на Москву-реку.

Закурили гавану, запивая элитный дымок арабским свежемолотым кофе.

— Кого подозреваете? — вкрадчиво осведомился Рябов.

Салямский глянул с трогательной детской беззащитностью:

— Всех и… никого.

— Но все же, все же?! — заволновался я, акушер второго разряда, Петр Кусков.

— Давайте говорить, как дворяне, — исподлобья глянул на нас. — Надеюсь, вы дворяне?

— Обижаете! — с горловым клекотом вскрикнул я, припомнил, что папа мой служил электромонтером, а матушка тянула лямку потомственной прачки.

— Тогда нормально… Понимаете, господа, у нас в «Вертикали» дружный сплоченный коллектив. Каждое воскресенье корпоратив. Мы играем в кегли и поем караоке. К тому же, все женщины в этом коллективе — мои любовницы.

— Так-таки все? — поперхнулся я дымом.

— Вы двух уже видели. Черненькая — это Галина Алексеевна. Блондинка же — Елена. Отчества не помню. Кстати, они тоже дворяне. Столбовые.

— А Заруб? Что вы скажите о Зарубе Махмутовиче? — резко, наотмашь спросил Рябов.

— За него не ручаюсь. Он художник. В голове сквозняк. Всегда несколько в неадеквате.

— Каких ваших сожительниц мы еще не видели? — сглотнул я горькую от кофейных крошек слюну.

— Да была тут одна малолетка. Зоя. Она соскочила. То есть, уволилась.

— Любопытно… — скрестил Рябов руки.

— И ведь зарплаты у всех преогромные! — вскрикнул Салямский. — С пятью нулями. Зачем же красть со стола?

— Газпром вас не обижает… Кхе-кхе! — откашлялся я, во рту першило.

— Дело тут не в зарплате, а в вертикальном шкафе.

— В чем? — изумленно вскрикнули мы в унисон с Рябовым.

— Он в моей комнате отдыха. Пойдемте.

Свернули в боковую дверь.

Комнатка небольшая, метров шесть квадратных. Застеленная солдатским одеялом кушетка, колченогий табурет и тяжеловесный шкаф из мореного дуба. Ручки заменяют две оскаленные львиные морды.

— И что же, этот шкаф какой-то волшебный? — иронически выгнул я бровь.

— Подарок самого Алексея Мюллера, председателя совета директоров Газпрома. Презентовал на мое сорокалетие. Шкаф из апартаментов Бурбонов. Тех самых, коих сверг Наполеон Бонапарт. Впрочем они опять вернулись. Да вы откройте. Смелее!

Я взялся за мордочку. Потянул. С мелодичным скрипом шкаф отворился. Оказался оглушительно пуст. Мы лишь увидели темные стенки, изъеденные неугомонным жуком-короедом.

— Именно этим вы хотели нас удивить? — хмыкнул Рябов.

— Закрывайте. А теперь я.

Салямский нежно взялся за льва. На этот раз дверца не заскрипела. На нас же, просто как из рога изобилия, хлынула наличность. Радужные еврики, баксы, рубли… А стенки на этот раз оказалась солнечно светлы, нигде не тронуты подлым короедом.