Вот это поцелуй! - Филипп Джиан Страница 66

Я закрыла за собой дверь, приказав себе сосредоточиться на том, что делаю. Нельзя было больше думать о Натане, о Фрэнке, о смысле жизни, ведшей меня от поражения к поражению, о лишних килограммах, которые прилипали ко мне, как магниты. Ох, как мне все это надоело! К тому же в квартире ни черта не было видно, так что я рассадила себе ногу о журнальный столик. Я длинно выругалась сквозь зубы.

Потом глаза понемногу привыкли к темноте. Слабый рассеянный свет проникал сквозь задернутые занавески, обрисовывая контуры мебели, в том числе и кресла, буквально призывавшего меня в свои объятия. И как же мне хотелось в него сесть! Как же мне все надоело!

Так же у меня получилось и с Рамоном! Чем я с ним занималась? Я трахалась с убийцей! Надо было бы ущипнуть себя, чтобы в это поверить! И мне ведь понравилось! Я, правда, удивлялась: что же это со мной случилось, что я не могла этого осознать и что мне хотелось еще. Мэри-Джо, умеешь же ты собрать всякого на свою голову. Все делаешь шиворот-навыворот, бедняжка!

«Совершенно верно, – пробормотала я сквозь зубы, направляясь к креслу. – Я не жду оваций».

Я рухнула в кресло, тяжко вздыхая. Оно стояло прямо напротив двери! Стратегически важная позиция. Очень удобное кресло. Я наклонилась вперед, чтобы помассировать лодыжки: они распухли. К вечеру всегда распухают. Это у меня уже несколько лет. Очередная моя голгофа, если можно так выразиться. Ноги у меня уже как столбы. Можно подумать, будто я прыгнула прямо в пчелиный рой.

Я выпрямилась, от души надеясь, что мне не придется проторчать здесь всю ночь, что Рамон вернется не на рассвете. Нет, ну надо же, этот козел хотел, чтобы я ему платила за то, чтобы он меня трахал! А сам платил, чтобы трахнуть Дженнифер Бреннен! Хотелось бы, чтобы от некоторых вещей меня иногда избавляли. Тогда все было бы несколько по-другому.

Вдруг я почувствовала, как что-то вонзилось мне в горло. Вероятно, именно это ощущает человек, когда его душат стальной проволокой. Будто шею перерезали и голова сейчас свалится на колени.

В следующую секунду я ощутила резкую боль в запястье, и револьвер упал к моим ногам.

Но даже прежде боли пришел леденящий ужас.

В коридоре, небрежно привалясь к стене, стоял Рамон и держал руку на кнопке выключателя. Он только что включил свет.

Затем Рамон подошел ко мне вплотную. Он наклонился, чтобы рассмотреть меня вблизи. Казалось, ему было смешно.

– Не затягивай так сильно, – сказал он. – Потихоньку. Она и так уже вся синяя.

С этими словами он ударил меня кулаком прямо в лицо. Я услышала, как хрустнул мой нос. Следующим ударом он вышиб мне несколько зубов. Это у него кастет был?

Когда я пришла в себя, на мне не было ни брюк, ни трусов. Руки мне связали за спиной. Рубашка была расстегнута, груди вытащили из лифчика. Я лежала на голой, утрамбованной земле. Меня изнасиловали, и явно не раз. Но было и еще кое-что похуже: мне было больно и трудно дышать.

Место это напоминало подвал. Когда Рамон увидел, что я очнулась, он схватил какую-то доску и ударил меня по голове.

Когда я опять пришла в себя, меня как будто кто-то тряс. Это на мне лежал какой-то мужик и трахал меня. Лица его я не видела. Когда он вышел, тут же навалился другой. Но не это было самым страшным. Я чуяла запах крови, и вовсе не из-за месячных, а потому что у меня была разбита голова.

Я хотела спросить у одного из трахавших меня парней, который час, но поняла, что мне заткнули рот кляпом. Меня уложили на что-то вроде матраса, руки подняли над головой и привязали к крюкам, вделанным в стену, а ноги – к вбитым в землю колышкам. Порой у меня темнело в глазах. Я чувствовала, как во рту перекатываются осколки зубов; мне удалось прижать их языком к щеке, чтобы не проглотить. Тут появился Рамон и стал избивать меня палкой. К счастью, он ее в конце концов сломал.

Позднее, с трудом разлепив один глаз, я спросила себя, не умерла ли я. Я не двигалась, боясь, что, если шелохнусь, со мной случится неладное. Или я просто развалюсь на куски, или разозлю Рамона, если он где-то поблизости. Я так теперь его боялась! Дрожала всем телом при одной мысли о нем. Одновременно у меня было такое чувство, словно меня ошпарили, погрузив в кастрюлю с кипятком. Мне не просто трудно было дышать – каждый вздох причинял такую боль, что вы и представить себе не можете. Я услышала стон – и не сразу поняла, что стонать, кроме меня, некому. Рамон превратил меня в кровавое месиво. Когда он вновь склонился надо мной и спросил, не нужно ли мне чего, я заметила у него в руках новую палку, а точнее, узловатую трость. Это было так страшно, что я снова потеряла сознание.

А потом я обнаружила, что сижу на земле, в углу, словно боксер на ринге, отправленный в нокаут, только табуретки подо мной не было. Или как мешок грязного белья, как тряпичная кукла в человеческий рост.

Мои ноги лежали передо мной, раскинутые под прямым углом, черные от грязи, все в красных полосах, кожа на них, прежде такая белая и нежная, была изодрана и покрыта синяками. Руки неподвижно висели вдоль тела. Правое запястье распухло так, что увеличилось в размере вдвое. Видела я только одним глазом. К тому же я вся была в крови. Я была буквально залита ею.

Меня вновь начала бить дрожь.

Фрэнк рыл яму у противоположной стены. За ним следили два парня. Но это зрелище меня не заинтересовало.

Мне хотелось лечь. Но что-то держало меня за шею, не давая голове отодвинуться от стены. Ноги у меня заледенели. Я попыталась пошевелить руками. Это мне не удалось. Мне захотелось заплакать. Но я уже не знала, как это делается. Так или иначе, я уже была на пути в мир иной. Я чувствовала, что жить мне осталось недолго.

Рамон схватил меня за волосы и сказал, что я далеко не в лучшем виде. В наказание он ударил меня по голове ведерком для угля. А я… я даже не смогла поднять руки, чтобы хоть как-то защититься.