Директива Джэнсона - Роберт Ладлэм Страница 66

Идущий по Джермин-стрит быстрым шагом Пол Джэнсон ничем не выделялся в толпе зевак, глазеющих на витрины магазинов, чиновников и бизнесменов, спешащих по делам. На нем были темно-синий костюм, рубашка с отложным воротником и галстук в горошек. Внешне он выглядел сосредоточенным, но спокойным. Это был человек на своем месте; об этом телеграфировали его лицо и осанка.

Мигающие вывески — яркие, разноцветные овалы и прямоугольники над головой — практически не регистрировались у него в сознании. Старые названия старых заведений — «Флорис», «Хилдитч энд Ки», «Ирвин» — перемежались с новичками вроде «Эрменедильдо Зегна». Медлительный автомобильный поток напоминал застывший студень с выделявшимися в нем вкраплениями красных двухэтажных автобусов, высоких неуклюжих такси и машин, раскрашенных яркими красками рекламных плакатов. «Компания „Интегрон“: решим все ваши проблемы». «Сеть „Водафон“: добро пожаловать в крупнейшую в мире сеть сотовой связи».

Повернув налево, Джэнсон прошел по Сент-Джеймс-стрит мимо магазинов «Брукс» и «Уайт», а затем снова свернул налево на Пэлл-Мэлл. Однако он не стал останавливаться у цели назначения, а прошел мимо, внимательно оглядываясь вокруг в поисках малейших признаков чего-либо подозрительного. Знакомые образы: Клуб офицеров армии и военно-морского флота, именуемый с любовью «Старым ковром», клуб «Реформа», Королевский клуб автолюбителей. На площади Ватерлоо та же самая старинная бронза. Конная статуя Эдуарда VII с пьедесталом, облепленным со всех сторон оставленными мотоциклами — нечаянное свидетельство изменившихся предпочтений относительно личного транспорта. Статуя лорда Джона Лоуренса, вице-короля Индии викторианской эпохи, навеки застывшего в гордой позе. И величественно усевшийся сэр Джон Фокс Бергойн, фельдмаршал, герой войны на Пиренейском полуострове, а затем крымской войны. «Невозможно представить себе, насколько популярна эта война», — высказалась королева Виктория о крымском конфликте, впоследствии ставшем синонимом бессмысленных страданий. Быть героем крымской войны — что это такое? Эта война своим началом была обязана бездарности дипломатов, а ее ход вскрыл бездарность военных.

Джэнсон позволил взгляду как бы случайно скользнуть по его цели: стоящему на углу площади Ватерлоо Афинскому клубу. Сложенное из больших каменных блоков кремового цвета, с портиком, опирающимся на высокие колонны, с фризом, навеянным духом Парфенона, здание являлось образцом неоклассицизма XIX века. Сбоку над входом была установлена видеокамера наблюдения, прикрытая сверху козырьком. Над портиком стояла богиня Афина, выкрашенная золотой краской. Богиня мудрости — чего всегда очень не хватало. Джэнсон второй раз прошел мимо клуба в противоположном направлении — мимо стоящего у обочины красного грузовика Королевской почты, мимо консульства Папуа — Новой Гвинеи, мимо административного здания. Вдалеке над какой-то невидимой стройкой возвышался красно-оранжевый башенный кран.

Его мысли непрерывно возвращались к тому, что произошло в Тринити-Колледже: несомненно, там сработал сигнал тревоги. Джэнсон пришёл к выводу, что вряд ли выследили его самого — скорее наблюдали за домом его бывшего наставника. Но даже в этом случае размеры сети и скорость, с какой она была расставлена, впечатляли. Теперь он больше ни в чем не может быть уверен.

Необходимо внимательно смотреть по сторонам. Он должен замечать малейшие аномалии, на которые в нормальной обстановке не обратил бы никакого внимания. Грузовики, оставленные там, где они не должны стоять; машины, проезжающие мимо слишком медленно или слишком быстро. Взгляд прохожего, задержавшийся на мгновение дольше — или, наоборот, отведенный в сторону чересчур поспешно. Строительное оборудование там, где не ведется никакого строительства. Теперь ничто не должно оставаться незамеченным.

Угрожает ли ему что-либо? Прийти к однозначному заключению невозможно. Нельзя даже сказать, является ли на самом деле почтовый грузовик тем, чем кажется. Но чутье подсказало Джэнсону; что он может войти в клуб незамеченным. Сам он ни за что не выбрал бы для встречи это место. Однако, исходя из текущих интересов, возможно, лучше будет встретиться с Григорием Берманом на его территории. К тому же при ближайшем рассмотрении место встречи обладало одним существенным преимуществом. Общественные парки предоставляют свободу движения -именно поэтому в них так любят договариваться о встрече работники спецслужб, — но этой же свободой могут воспользоваться и те, кто ведет наружное наблюдение. Здесь же, в аристократическом клубе, где царят старые порядки, укрыться постороннему будет очень нелегко. Джэнсон будет гостем члена клуба. Сомнительно, что кому-то из группы наблюдения удастся получить доступ в клуб. Войдя в здание, Джэнсон назвал себя и члена клуба, к которому он пришел, охраннику в форме, сидевшему в кабинке у входа, после чего прошел по полированным мраморным плитам в фойе с четырьмя массивными позолоченными колоннами коринфского ордера. Справа находилась курительная комната с маленькими круглыми столиками, освещенными спускающимися с потолка лампами; слева был просторный обеденный зал. Впереди, за морем красного с золотом ковра, начиналась широкая мраморная лестница, ведущая в библиотеку, где члены клуба пили кофе, листая периодические издания всех стран мира, разложенные на длинном столе. Джэнсон устроился на мягком кожаном диванчике у одной из колонн, под портретами Мэттью Арнольда и сэра Хамфри Дейви.

Афинский клуб. Место встречи членов политической и культурной элиты.

Самое маловероятное место встречи с самым неожиданным человеком.

Григорий Берман был из тех, кто, даже если и познакомился когда-либо с моральными принципами, предпочитал держаться от них подальше. Простой советский бухгалтер, он составил себе состояние, работая на русскую мафию, создав сложную систему отмывания денег. За несколько лет Берман основал великое множество международных корпораций, через которые, минуя налоговые органы, проводились деньги сомнительного происхождения, полученные его криминальными партнерами. Лет десять назад Джэнсон умышленно позволил Берману выскользнуть из сетей, закинутых Отделом консульских операций. Тогда в них попали десятки международных преступников; но Джэнсон — к недовольству кое-кого из своих коллег — отпустил на свободу русского проныру-финансиста.

В действительности это решение было обусловлено не прихотью, а холодным расчетом. Берману было известно, что высокопоставленный сотрудник Кон-Оп оказал ему неоценимую услугу, и он считал себя в долгу перед Джэнсоном. Таким образом, этот русский превратился из противника в союзника. А знакомство с человеком, разбирающимся в хитросплетении международной системы отмывания денег, могло оказаться очень полезным. Кроме того, Берман действовал весьма искусно; правоохранительным органам было бы крайне сложно возбудить против него уголовное дело. Так что раз он все равно, скорее всего, вышел бы сухим из воды, то почему бы не отпустить его таким образом, чтобы за ним остался долг? За которым сейчас и собирался прийти Джэнсон.

Но было еще кое-что. Джэнсон изучил сотни страниц дела, познакомился с основными действующими лицами. Среди них было много зловещих фигур, хладнокровных, безжалостных преступников. Берман же, со своей стороны, сознательно старался держаться в стороне от кровавых подробностей; несомненно, он был человеком аморальным, но он не был подлым.Берман без зазрения совести обманывал богатых, но своими деньгами он распоряжался весьма щедро. И, занимаясь этим делом, Джэнсон постепенно проникся симпатией к беззаботному мошеннику высшего класса.