Паутина - Николай Свечин Страница 66

1 января 1913 года вышел высочайший приказ по военному ведомству. Алексей Николаевич с удовлетворением прочел в нем, что поручик Николай Лыков-Нефедьев за дела в Персии награжден орденом Святого Станислава третьей степени с мечами и бантом. Вторая боевая награда! Брат-близнец Николая Павел, проныра и хитрец, был уже в чине штабс-капитана. Но орденов не имел, хотя тоже время от времени рисковал головой в секретных операциях Огенквара ^[110]. Например, осенью Павлука проник в Австро-Венгрию, чтобы наблюдать за Тирольскими маневрами императорской армии в районе Боцен-Гриес. Документы у шпиона были липовые, и ему пришлось двое суток жить в горах под открытым небом, согреваясь ракией. Если бы поймали – дали бы лет десять крепости. Но все обошлось, и штабс удостоился… устной благодарности Жилинского ^[111]. В прошлом году Таубе включил его в список представителей Генштаба, принимавших участие в торжествах в Полтаве. И теперь одинокая медаль «В память двухсотлетия Полтавской битвы» украшала мундир Брюшкина…

6 февраля новым командиром корпуса жандармов и товарищем министра внутренних дел был назначен Владимир Федорович Джунковский. Предсказание Гучкова сбылось. Генерал-майор Свиты Его Императорского Величества, не побывавший ни в одном сражении, перебрался с должности московского губернатора в столицу. Через два дня он приехал в Департамент полиции знакомиться с личным составом.

Высокий, осанистый, с холодным взглядом и несколько надменным выражением лица, Джунковский по-хозяйски обошел помещения на Фонтанке. Потом в кабинете директора он общался с высшими чинами. После вице-директоров и делопроизводителей подошла очередь чиновников особых поручений. Лыков был из них третий по старшинству (Бартошевич и Михайлов состояли в четвертом классе ^[112]). Когда Белецкий назвал его генералу, тот подчеркнуто долго жал ему руку и сверлил оловянными глазами. Потом сказал:

– Слышал о вас много хорошего. Надеюсь, послужим.

Директор напрягся. После отъезда начальства Алексей Николаевич сразу зашел к Белецкому и, не дожидаясь вопроса, пояснил:

– Ему говорил обо мне Гучков.

– Какой Гучков?

– Октябрист.

Степан Петрович тут же спросил:

– А что у тебя за отношения с этим петухом? Ты прежде не рассказывал.

– Молчал, потому что отношений никаких нет. Мы виделись один раз по просьбе генерала Таубе. Гучков интересовался «иванством».

– С чего это вдруг? – продолжал недоумевать Белецкий. Ему явно не нравилось, что у его подчиненного обнаружились непонятные контакты с крупными фигурами. Лыков почувствовал это и попробовал успокоить действительного статского:

– Не дуйся. Лучше подумай, как это использовать. Гучков и Джунковский – давние приятели с Москвы. Видимо, Александр Иваныч дал мне хорошую рекомендацию.

– Да? Они приятели? Впервые слышу. Ну-ка подробнее. Это может быть важно. Сам знаешь: новая метла по-новому метет. Черт его знает, что будет со мной, да и с тобой при таком начальнике. Какие-то недобрые флюиды я успел почувствовать… Два дня прослужили вместе, а уже неуютно мне.

– Торопишься. Джун – профан в деле, которое ему поручили. Будет жить твоим умом, по крайней мере первое время.

Белецкий не унимался:

– Моим умом… А ты знаешь, что они с Лерхе тоже давние приятели? Вдруг генерал захочет жить умом Петра Карлыча?

Лыков только хмыкнул:

– На том уме далеко не уедешь.

Лерхе провел в Департаменте полиции больше всех – сорок лет. И выслужил чин тайного советника, выше, чем у директора. Но он всю жизнь занимался вопросами высылки по решениям Особого совещания и собственно полицейского дела не знал. В последние годы Петру Карловичу поручили финансовую часть – тоже далеко от розыска!

– Степан Петрович, что тебя так настораживает? – в лоб спросил чиновник особых поручений.

Директор ответил:

– Вопросы он задает такие… неправильные. Например, зачем нам политический сыск в армии – представляешь?

Лыков удивился: