Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина Страница 66

Следующий день у Светы не задался с самого утра. Даже после беседы с приветливой и доброжелательной Тапой она выходила из редакции крайне раздосадованной. Мало того, что зацепки, оставленные Игнату Павловичу, обрывались одна за одной – преследователь Галочки и Морского оказался человеком Игната Павловича, Ивановы имели железное алиби, разыскиваемого автомобиля не существовало и вообще, как сообщил Ткаченко напоследок, восстановить картину первых минут после преступления не представлялось возможным, – так еще и этот гад товарищ Саенко на поверку оказывался вполне добропорядочным человеком.

Нет, в целом отсутствие результата – тоже результат. В капельнице адвоката Воскресенского было найдено наркотическое вещество, вызывающее у пациента приступ разговорчивости и непреодолимое желание пооткровенничать. Передозировка, конечно, может привести к печальным последствиям, но если вовремя убрать капельницу, то ничего плохого не случится.

«Выходит, – уже не в первый раз формулировала для себя Света, – Саенко хотел просто «развязать язык» адвокату и расспросить его о роковом происшествии. И тут в палату зашел посторонний. Не спугни Морской Саенко, тот, возможно, заметив, что старику уже хватит, сам отключил бы капельницу. Версия Игната Павловича становится все более правдоподобной: Саенко просто ведет самостоятельное расследование. Но кто же тогда убийца?»

Так как все провалы версий возвращали следствие к изначальному решению – то есть к подозрениям против Коли, – Свете такой «логичный» ход событий совсем не нравился.

– Стоп! – ощутив проблеск новой идеи, она даже остановилась и заговорила сама с собой вслух. – Возвращаемся к изначальному? Почему мне так знакомо это словосочетание? Ой, точно! Мессинг! Он советовал вернуться, когда зайду в тупик. – Света закрыла лицо руками и попыталась сосредоточиться.

«Вольф Мессинг говорил, что двое сотрудников НКВД после взрыва у Воскресенского стояли под разбитым окном. И разговаривали! Мессинг читал по губам, значит, лица не были закрыты платками. Надо выяснить, кто это был, и расспросить. И ведь другие тоже, выходя, платки снимали. Вы ошибаетесь! В расспросах будет толк!» – мысленно готовила обращение к Игнату Павловичу она. Впрочем, кроме текста обращения надо было продумать еще и повод, по которому можно явиться в управление. Ведь Света обещала там не показываться.

– Товарищ девушка, вы плачете? Что с вами? – какой-то комсомолец, совсем юный, участливо тронул ее за плечо.

– Я не ребенок, чтобы плакать! – на всякий случай как можно суровее ответила Света, убирая руки от лица. И тут же поняла, с чем нынче же ворвется в управление. – Спасибо вам большое! – сказала она вслед уже недоуменно отвернувшемуся парню и лихо припустила вниз по Карла Либкнехта.

Минут через двадцать, запыхавшись и раскрасневшись, она вежливо стучала в стекло, отделяющее дежурного от посетителей.

– Гражданочка, что вы стучите, что стряслось? Если там сумочку украли или еще чего – это не к нам. Это в ваш участок. Могу дать адрес. Еще воды могу налить. Вы что-то сильно распереживались… – Дежурный, к слову, был Светлане незнаком. Хотя она почти всех Колиных коллег давно уже знала.

– Нет! – отрезала Света. – Я по поводу ребенка, что кричит через дорогу от вас в подворотне. Вернее, он не в подворотне, а в квартире. Как мимо ни иду, он все плачет. Хочу написать жалобу, чтобы его определили в ясли наконец. Я с его бабкой, между прочим, говорила. Она ничего не может поделать – работает.

Света рассчитывала, что дежурный скажет: «Пройдите в кабинет и напишите заявление», запустит за вертушку, а уж из кабинета она сможет незаметно прошмыгнуть к лестнице, от которой до кабинета Игната Павловича рукой подать.

– Я не уверен, что с этим вопросом можно обращаться в управление, – растерялся дежурный, почесав седой затылок. – Но чисто по-человечески – спасибо вам. Вы не переживайте, вопрос решается уже давно. Я знаю, чей это внучок, и про проблему тоже знаю… А раз про нее знаю даже я – при том, что в управлении дежурю редко, я пенсионер уже, выхожу два раза в неделю, – значит, дело громкое и на контроль кем надо уже взятое.

Света уверенно твердила о своем, мол, взято – не взято, она не знает, а заявление написать хочет.

– Ну, если так хотите, то пишите, – дежурный указал на столик у окна.

Что ей оставалось делать? Написала. И, в общем, понимала уже, что затея не удалась, и внутрь ее никто не пустит, но развернуться и уйти совесть не позволяла. Дежурный отнесся к Свете с таким пониманием, что выглядеть перед ним обманщицей, вернее – будем честными – показывать, что ты обманщица, ей не хотелось.

– О! – Дежурный глянул на подпись заявления. – Горленко Светлана? Уж не родственница ли Коли? Как он там? Большая трагедия это всё, – вздохнул он. – Я понимаю, что все улики против него, но те, кто думает, что он в здравом уме и твердом сознании мог такое сотворить, пусть идут к черту! Так ему и передайте – коллеги помнят, уважают и не верят. Я еще в тот момент, когда возле взрыва был, доказывал парням, мол, Коля не виновен…

– Спасибо. Погодите! Вы там были? – Света дрожащей рукой потянула бумагу с заявлением на себя, уже перестав собираться признаться, что пришла сюда вовсе не ради плачущего ребенка. Однако тут же, здраво рассудив, что одно другому не мешает, все же протянула заявление дежурному: – Извините, раз уж мне посчастливилось увидеть свидетеля Колиного задержания, может, вы расскажете, как там все было.

– Да нечего рассказывать, – пожал плечами дежурный. – Я мимо проходил. Как раз шел на работу. Смотрю – ничего себе происшествие. И наши все туда-сюда снуют. Я и зашел.

– Выходит, – Света нарочно переспросила, – кто угодно мог зайти на место преступления и выйти?

– Ой, да кому оно надо! – отмахнулся дежурный. – Это только я из любопытства полез. А остальных прислали по вызову. Там и от наших кто-то был, от центрального НКВД, – ведь их ребятки погибли. И с участка кто-то. И пожарные, ясное дело. И медики. Смешались все в толпу. Еще и дышать нечем. И все, конечно, кто бы чего в жизни ни насмотрелся, были в ужасе. Только одни не верили – как я. Другие же твердили, мол, эх, парень с чистой репутацией, и двойное убийство… Я как услышал эти аргументы, так сразу спорить стал. Доценко, вон, послал куда подальше.