Русская княжна Мария - Андрей Воронин Страница 65

Постепенно все его тревоги покинули его, вытесненные одной, самой главной заботой: продолжать идти. Вацлаву, не спавшему вторую ночь кряду и все эти дни почти не знавшему отдыха, приходилось сознательным усилием заставлять себя поочередно переставлять ноги. Он знал, что, если не настигнет улан на ночлеге, то за следующий день они уйдут много дальше так далеко, что их будет уже не догнать. Что он станет делать, добравшись до лагеря Жюно в таком плачевном состоянии, Вацлав не представлял. Он знал лишь, что должен идти, и идти быстро.

Некоторое время рядом с ним, держась все время в лесу и потрескивая там сухими ветками, бежал какой-то зверь - не то волк, не то одичавшая собака. Вацлав закричал на зверя страшным, хриплым голосом, удивившим и напугавшим его самого, и зверь, еще немного похрустев хворостом, отстал.

Спустя три или четыре часа он все еще шел, хотя походка его утратила твердость и сделалась неверной и петляющей. Он периодически засыпал на ходу, просыпаясь только, когда спотыкался или сослепу забредал в кусты. В такие моменты Вацлав смутно осознавал все безумие своей затеи, но все-таки продолжал идти, хотя более всего на свете ему хотелось улечься прямо в дорожную пыль и уснуть.

Он очнулся в очередной раз, налетев грудью на что-то твердое и острое. "Сук", - сквозь дремоту подумал Вацлав и открыл глаза, ожидая увидеть перед собой дерево.

Вместо дерева перед ним возвышалась какая-то громоздкая темная масса, в которой Вацлав, проморгавшись, узнал лошадь с всадником. Всадник молча сидел в седле, упираясь в грудь Вацлава острием длинной кавалерийской пики. В темноте было тяжело разобрать, во что он одет и к какой из двух воюющих армий принадлежит.

Лошадь под конником всхрапнула и нетерпеливо перебрала ногами.

- Ну, что, болезный, - по-русски сказал всадник, - проснулся, али еще спишь?

- Кончай его. Нехода, - сказал, появляясь из темноты, второй всадник. - На что он тебе сдался, этот лягушатник? Не видишь разве, что отсталый? Их благородие таких брать не велели.

- Их благородие никаких брать не велели, - проворчал первый верховой, начиная отводить пику назад для удара. - Чисто упырь, не насосется никак.

- Не велико у нас войско, чтобы пленных за собой таскать, - проворчал второй всадник.

- Так-то оно так, - неохотно согласился первый, - да только не по-христиански это - пленных насмерть убивать.

Вацлав, наконец, окончательно пришел в себя и понял, что его вот-вот заколют пикой, причем не французы, а свои, русские. Он ухватился за древко пики и отвел его в сторону.

- Но, балуй! - совершенно как на лошадь прикрикнул на него верховой, которого его товарищ назвал Неходой.

- Погодите, я свой! - крикнул Вацлав.

- Какой такой свой? А ну, дай огня! Один из всадников принялся со стуком вырубать огонь. Наконец в его руках голубоватым пламенем вспыхнул трут, осветив бороду лопатой, толстые усы, казачью шапку и русский казачий мундир.

- Какой же ты свой, - с неуместной укоризной, как нашалившему ребенку, сказал, всмотревшись в него, Нехода, - когда на тебе мундир французский! Гляди ты, - обратился он к своему товарищу, который с неодобрением разглядывал пленника, - лягушатник, а как по-нашему балакать наловчился! Может, возьмем все-таки?

- Их благородие недовольны будут, - с сомнением отвечал казак.

- Братцы, - вмешался в их беседу Вацлав, - да вы что! Я свой, N-ского гусарского полка корнет Огинский! Я от полка отстал, ранен был! Вот, видите? - и он показал казакам забинтованную голову.

- N-ского полка, говоришь? - с каким-то удивлением переспросил Нехода. - Вот ведь закавыка! Так возьмем, что ль? - снова обратился он ко второму казаку. - А ну, как и правда свой? Неохота грех-то на душу брать. Пущай их благородие сами разбираются.

- И то верно, - согласился второй казак. - Ну, свой, - сказал он Вацлаву, - полезай ко мне сзади. Только саблюку отдай и пистоль, ежели есть. А то кто тебя знает, - туманно добавил он.

Вацлав безропотно сдал оружие и с некоторым трудом взгромоздился на круп казачьей лошади. Обхватив казака руками, он обессиленно привалился к его широкой, пахнущей пылью и конским потом, обтянутой синим сукном спине и закрыл глаза. Лошадь пошла ровным шагом. Судя по шороху и треску ветвей, казаки ехали лесом, ориентируясь в нем так свободно, как будто дело происходило днем. Лишь изредка они беззлобно ругались, когда какая-нибудь ветка хлестала одного из них по лицу.

- Мальчонка совсем, - говорили они о Вацлаве так, словно его здесь вовсе не было, - а туда же - воевать. Ишь, притомился...

Вскоре они спустились в неглубокий, но просторный, густо заросший по краям кустами и деревьями овраг, по дну которого, тихо журча, струился невидимый в предутреннем полумраке ручеек. От ручья поднимался серый туман, сквозь который таинственно и расплывчато мерцали угли догоравшего костра. Из кустов их негромко окликнули, и Нехода назвал пароль: "Кремень". Возле костра, сонно почесываясь, бродила какая-то фигура с ведром. Где-то рядом постукивали копытами и фыркали невидимые лошади, и Вацлав заметил в беспорядке разбросанные среди кустов сплетенные из веток убогие шалаши. Потом в глаза ему бросились составленные в пирамиду ружья, возле которых, надвинув до бровей кивер и зябко ежась от утреннего холодка, прохаживался еще один часовой в гусарском ментике. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что это какой-то воинский отряд, но что это за отряд и, главное, каким образом он оказался в глубоком тылу французской армии, понять было решительно невозможно.

Казаки спешились и помогли Вацлаву спуститься на землю. Ноги у него сами собой подогнулись, и он сел, мысленно проклиная свою слабость.

- Притомился, - со сдержанным сочувствием повторил Нехода.

Его товарищ о чем-то тихо переговорил с часовым-гусаром и, согнувшись, нырнул в ближайший шалаш. Оттуда послышался осторожный шум, какой бывает, когда кого-нибудь осторожно трясут за плечо, пытаясь разбудить.

- Ваше благородие, - монотонно повторял в шалаше казак, - ваше благородие, извольте проснуться... Ваше благородие...

- Ну, что, что такое? - ответил ему недовольный и, как показалось Вацлаву, смутно знакомьте голос. - Чего тебе, Воробей?

- Француза привели, ваше благородие, - сказал казак.

- Ну, так отведите в сторонку и шлепните, чего же меня-то будить? Я ведь, кажется, ясно сказал: не брать.

- Виноват, ваше благородие, а только он по-нашему лопочет и говорит, что N-ского гусарского полка офицер. Мундирчик-то на нем французский, а там леший его знает...

- Какого полка?! N-ского? Ну-ка, ну-ка, подавай его сюда, поглядим, что это за птица!

В шалаше затеплился оранжевый огонь свечи. Казак по прозвищу Воробей, все так же, согнувшись, выбрался из шалаша и махнул рукой Вацлаву.

- Заходи.

Вацлав пригнулся и нырнул в шалаш.