Коварство без любви - Лариса Соболева Страница 64

– Ой, да что же это... как же... – раскудахталась Клава, взмахивая руками на манер курицы с подрезанными крыльями. Хотела было помочь подняться Эпохе, да как-то неприятно топтаться в чужой блевотине. Тогда заверила директрису: – Я пойду вызову «Скорую». А вы лежите здесь, Эра Лукьяновна, никуда не ходите... Я из вашего кабинета позвоню, можно?

Та невнятно промычала, наверное, разрешила, Клава и побрела в кабинет, бурча:

– Стало б мне плохо, ты бы хрен вызвала «Скорую». Орала бы: «Напилась! Алкота!» А я тебе помогаю... Последнее время я помогаю одним негодяям...

В кабинете Клава уселась в заветное кресло. Кресло как кресло, ничего в нем особенного. А говорят, оно намагниченное, только опустишь в него зад – вставать не захочешь. Набрав номер «Скорой помощи», Клава неторопливо рассказала:

– Директору театра плохо, выезжайте... Сколько лет? Ну, она говорит, шестьдесят восемь... Что с ней? Да как сказать... понос и рвота... Откуда же мне знать причины? Съела, наверное, несвежую красную икру, она ее каждый день... (чуть не сказала «жрет») ест банками. Сейчас Эра Лукьяновна в туалете лежит... Упала потому что... Нет, пока в сознании, но в этих... экскрементах вся... Слушайте, приедете, сами разберетесь, что да как. Вот пристали!

Бросив трубку, Клава покрутилась в кресле, которое так манит многих, но не ее. Затем подумала, что надо бы и на Эпоху взглянуть. Что бы ей принести? Вытереться бабке следует, а то приедут врачи, увидят Эпоху в блевотине и в дерьме – фу! Оглядевшись, Клава приступила изучать полки шкафчиков. И обнаружила бар!

– Ух!!! – издала Клава восторженный возглас. Глаза ее загорелись, во рту выделилась слюна. – Целый арсенал!

Да, настоящий склад выпивки, и не какое-нибудь пойло, а высококачественная продукция виноделов. О, коньяк нескольких сортов! Вино дорогое. Ну, виски – тьфу, на виски Клаву не тянет, а вот водочку уважает крепко. Шампанское! Импортное! Клава забыла, когда такое пила, а любит шампанское – страсть! Что там любит, обожает привкус лопающихся пузырьков на языке. Да не откроешь, все бутылки запечатаны.

– Вот живет, гадина, – позавидовала она. – Все за наш счет, а еще ненавидит артистов. И что, мне нельзя сделать глоточек? Сейчас пойду, нюхать буду всякое дерьмо... Нет, мне надо принять грамм сто в качестве ароматизатора. А то саму вывернет.

Клава поискала открытые бутылки, к своей великой радости, нашла аж три штуки. Две с коньяком, одну с водкой. Откушала из всех бутылок примерно по три «буль», чтоб незаметно было. Поставив бутылки на место, заметно повеселев, нашла в шкафу полотенце и, пританцовывая, вернулась в туалет.

А директриса доползла до выхода и потеряла сознание. Клава подложила ей под голову полотенце, ведь негигиенично лицом на кафеле лежать, куда ступали ноги, и двинула к вахтеру предупредить о скором визите врачей. После рванула в кабинет и еще отхлебнула, но по одному «буль». Удостоверившись, что кражу не обнаружат, ринулась к Эпохе на кафеле.

Врачи, прибывшие на помощь Эпохе, потребовали вызвать милицию. Клава разволновалась:

– Зачем милицию? Это ваше дело – спасать, а милиция зачем?

– Да, похоже, директора вашего отравили, – помогая уложить на носилки Эру Лукьяновну, сказал молодой врач. – И симптомы отравления есть, но от пищевого отравления так быстро не теряют сознание.

У Клавы началась трясучка. Кто находился с Эпохой? Она. Значит, кто ее?.. Она. До приезда милиции Клава места себе не находила, курила под сценой и придумывала причину, почему осталась в театре допоздна. Правду сказать – не поверят.

– Да что ж мне так везет! – хныкала она в одиночестве. – То один, то второй... теперь Эпоха дуба дает, а я получаюсь виновата! Ай, мамочка, что же мне делать?!

Приехала милиция – трясучка усилилась. А тут расспросы, допросы... и мерещилось, все-все подозревают ее, Клаву. От этого с ума можно сойти. Один милиционер ползал под столом в кабинете Эпохи, чего ему там надо?

Клава была уже никакая, когда в кабинет вошли Волгина и Заречный, реагировала вяло, не соображала, о чем ее спрашивают, лишь глупо хлопала глазами. Заречный сел на диван, где недавно лежала Эра Лукьяновна, а теперь в уголок забилась Клава. Он что-то спросил. Клава подняла на него обезумевшие глаза и прошептала, обдавая Степу спиртовыми парами:

– Это не я.

– Что – не вы?

– Это не я ее... не я... клянусь...

Тем временем милиционер, ползающий под столом, поднялся, держа в руке заколку для волос. У директрисы стрижка, химическая завивка, заколок она сроду не носила, тем более таких молодежных. Эта заколка приковала внимание Клавы. Овчаренко, не мигая, уставилась на нее. Волгина тряхнула артистку за плечи:

– Вы слышите?

– Что? – очнулась Клава.

– Вам знакома заколка? Чья она?

– Анны... – почти беззвучно пролепетала Клава. – Анны Лозовской.