Странный сосед - Лиза Гарднер Страница 64

А потом, глядя на мой разбитый нос и распухающий глаз, она закричала.

Я хотел сказать, что всё в порядке.

Я хотел сказать, что мне жаль.

Я хотел сказать, что люблю ее, и оно того стоило. Боли и остального. Что вот так сильно я ее люблю.

Хотел, но не успел. Вырубился. А очнулся уже в окружной тюрьме и Рэйчел больше не видел.

Ради нее я, по совету окружного прокурора, признал себя виновным, освободив Рэйчел от необходимости появляться в суде. Отказался от свободы. Отказался от будущего.

Но суды не признают это настоящей любовью.

Я знаю, что должен сделать сегодня, оттого и злой. Та хорошенькая леди-коп вернется. Она такая… как собака с костью. И парни из гаража обязательно придут. Только они придут с бейсбольными битами и столбиками четвертаков в кулаках.

Сегодня мне позвонил Уэндел, чертов эксгибиционист, который ходит со мной на групповую терапию. Знать личную информацию не полагается, но Уэндел, наверное, подкупил кого-то, чтобы устроить мне допрос с пристрастием. Посмотрел пресс-конференцию насчет пропавшей женщины и захотел узнать детали. Нет, невиновным он меня не считал. Поддержки не предлагал. Ему хотелось подробностей. Как выглядела Сандра Джонс. Какой у нее был голос. Что она чувствовала, когда я задушил ее. Уэндел не сомневался, что я убил Сандру Джонс. И ему на все наплевать. Ему требовались свежие впечатления, чтобы было о чем фантазировать, мастурбируя в ванной.

Все уже составили обо мне свое мнение, и я сыт этим по горло.

Поэтому и завалил в винный магазин. Пошло оно, это УДО. Все равно меня арестуют, хоть я и не сделал ничего плохого. Итак, следуя освященной временем традиции, согласно которой раз я, по всей видимости, отбываю срок, то и закон могу нарушить, валю в винный. Никого пива. Все будет по правилам.

Виски «Мейкерс Марк». Отчим всегда его покупал. Им я воспользовался в тот первый вечер, когда соблазнил Рэйчел. Плеснул обоим щедро, долил лимонадом. Что делать после школы паре скучающих подростков, как не проверять содержимое шкафчика с напитками?

Покупаю две бутылки и практически бегу домой – не хочу терять время, раз уж решил дать себе волю. Открываю первый пузырь и пью прямо из горлышка. Один глоток – и чуть легкие не выкашлял. Большим любителем этого дела я никогда не был и уже забыл, как сильно виски обжигает.

– Господи! – выдыхаю я. Но удерживаю. Удерживаю.

Еще несколько глотков, и вот уже в животе тепло и приятно. Я успокаиваюсь, расслабляюсь. Идеальное состояние для осуществления задуманного.

Забираюсь в шкаф. Сдвигаю одежду – вот оно. Большой металлический шкафчик. Именно на него наткнулась блондиночка-коп, у которой набралось ко мне много вопросов. Ну и пусть.

Поднимаю шкафчик – последний островок моей прежней жизни – и бреду, пошатываясь, в задний дворик. Ночка выдалась прохладная. Надо было одеться теплее. Накинуть что-нибудь на мою страшненькую белую футболку. Согреваюсь еще одним глотком «Мейкерс Марк». Уж он-то проберет до костей, можете не сомневаться.

Открываю ящик. Там полным-полно моих записок. Даже не знаю, почему Джерри их не выбросил. Может, ящик в тот самый день прихватила Рэйчел. Прихватила и унесла. Сохранила для меня. И однажды, пока я трудился в гараже Вито, принесла его и поставила на ступеньках моей квартиры. Я вернулся – и бамс, нате вам. Ни письма. Ни записки. Ни даже номера телефона. Почему я решил, что это ее рук дело? Все просто – а чье еще? Я прикинул – ей уже семнадцать, права наверняка есть, смелости не занимать, села в Портленде за руль и махнула в Бостон. Адрес она могла найти на чеках, которые я посылал Джерри. Узнала, где я живу, и решила навестить. Посмотреть, как у меня тут.

Прочитала ли она письма? Помогли они ей понять, почему я сделал то, что сделал?

Первые недели я их частенько перебирал. Письма она вернула почти все, включая наброски стихов и звуковую открытку, которую я сделал, когда у нее появился проигрыватель. Я просмотрел их в поисках ответов – она могла оставить что-то на полях, – следы помады, отпечаток ладони…

Однажды вечером – не знаю, что на меня нашло, – я обрызгал их лимонным соком. Увидел в «Разрушителях мифов», что так делают для выявления невидимых чернил, и решил попробовать. Ничего.

В общем, ждал ее возвращения. Изо дня в день. Ждал, потому что она знала, где я живу. Ждал, надеялся, молился, чтобы снова ее увидеть. Мне бы и пяти минут хватило – поговорить, сказать ей все… просто увидеть.

Игра в ожидание оказалась такой же пустой, как и поиски тайных посланий на полях писем. Столько месяцев прошло – и ничего. Ноль. Пусто.

И вот я думаю, как думал и раньше, долбаными бессонными ночами в тюрьме: а любила ли она меня вообще?

Хлебаю еще «Мейкерс Марк» и, пока в горле еще не полыхнуло, чиркаю спичкой и наблюдаю, как вспыхивает самая ценная в мире коллекция любовных писем. Для верности брызгаю на них виски, и огонь отзывается одобрительным гулом.

И тут, в последний момент, понимаю, что не могу это сделать. Просто не могу.

Лезу в огонь голыми руками. Хватаю клочки, обрывки, а пламя лижет запястья и палит волоски. Бумажки скручиваются, рассыпаются от малейшего прикосновения, разлетаются угольками.

– Нет! – кричу тупо. – Нет, нет, подождите. Нет.

Ветерок подхватывает пепел и уносит, а я пытаюсь ловить, спотыкаясь и едва держась на нетвердых ногах. И внезапно приходит он. Звук.

Звуки тюрьмы не забываются.

И я слышу их сейчас – они доносятся с другой стороны двора.

У меня горят волосы. Я не успеваю заметить это вовремя – и тем, наверное, спасаю соседу жизнь: шатаюсь перед домом, машу, как идиот, руками, а волосы вспыхивают ярко-оранжевым пламенем.

Забредаю в дальний угол и вижу сразу троих.

– Эйдан, – удивленно говорит первый. Его зовут Карлос, и я узнаю голос мгновенно – парень работает в автомастерской.

И потом все трое смотрят на черную кучку, лежащую на тротуаре.

– Вот дерьмо, – говорит второй.

– Но если он – Эйдан… – начинает третий, явно не самый сообразительный из троицы, и бьет того, кто лежит на тротуаре, ногой в спину. Потом наклоняется и отводит руку для короткого удара.

В этот момент я понимаю, что держу в руке бутылку «Мейкерс Марк», и делаю самое разумное в данных обстоятельствах: бью донышком об угол дома миссис Г., воздеваю зазубренную стекляшку над головой и, заправленный дешевым виски и неразделенной любовью, устремляюсь в атаку, завывая, как баньши.