Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой - Софи Ханна Страница 64

Я наблюдал за Маргарет и увидел, как ее веки дрогнули и приоткрылись.

– Довольно страданий, – сказала она слабым голосом.

Флауэрдейл зажал себе кулаком рот.

– О, Маргарет, – сказал он. – Без тебя разве есть в жизни смысл?

Пуаро встал.

– Доктор, – сказал он своим самым решительным тоном. – Миссис Эрнст придерживается того мнения, что она будет жить. Однако будет просто глупо, если ваша постыдная решимость преградить дорогу истинному счастью выживет вместе с ней. Двое хороших людей, которые любят друг друга, не должны быть врозь без особой нужды.

С этими словами он вышел из комнаты.

* * *

Я хотел как можно скорее вернуться в Лондон, но Пуаро сказал, что намерен сначала посетить могилу Патрика и Франсис Айв.

– Я хотел бы положить на нее цветы, mon ami.

– Сейчас февраль, старина. Откуда здесь взяться цветам?

Ответом мне была длинная ворчливая тирада по поводу негодного английского климата.

Могильная плита лежала на боку, покрытая потеками грязи. В грязи отпечатались следы сапог: судя по всему, те два скота, Фредерик и Тобиас Клаттоны, еще и попрыгали на плите после того, как вырыли ее из земли.

Пуаро снял перчатки, наклонился и кончиком указательного пальца правой руки нарисовал в грязи очертания большого цветка, вроде тех, какие рисуют дети.

– Voilà, – сказал он. – Вот вам и цветок в феврале, несмотря на гадкий английский климат.

– Пуаро, у вас грязь на пальце!

– Oui. Что вас так удивляет? Даже знаменитый Эркюль Пуаро не может нарисовать цветок в грязи, не запачкав при этом рук. Ничего, грязь ототрется, а позже можно сделать маникюр.

– Конечно, можно, – улыбнулся я. – Ваш оптимизм меня радует.

Пуаро достал носовой платок. Я пораженно следил за тем, как он, пыхтя, покачиваясь, и пару раз едва не потеряв равновесие, оттирал им отпечатки сапог на плите.

– Вот так! – объявил он. – C’est mieux [51].

– Да. Гораздо лучше.

Пуаро, нахмурясь, глядел себе на ноги.

– Есть вещи настолько печальные, что хочется никогда не видеть их снова, – сказал он тихо. – Будем деяться, что, несмотря ни на что, Патрик и Франсис вместе почиют в мире.

На слово «вместе» я и отреагировал. Оно привело мне на память другое слово: «врозь». Должно быть, лицо у меня тогда стало то еще.

– Кэтчпул? С вами что-то случилось – в чем дело?

Вместе. Врозь.

Патрик Айв при жизни любил Нэнси Дьюкейн, но могилу разделил с другой женщиной – с той, кому он принадлежал по закону, со своей женой Франсис. Успокоилась ли его душа или страждет по Нэнси? И задавала ли Нэнси себе этот вопрос? Жалела ли она, любя Патрика, о том, что мертвые не могут говорить с живыми? Всякому, кто любил и потерял дорогого человека, рано или поздно приходит эта мысль…

– Кэтчпул! О чем вы сейчас думаете? Мне необходимо знать!

– Пуаро, мне в голову пришла совершенно невероятная идея. Позвольте, я вам вкратце ее перескажу, чтобы вы могли назвать меня сумасшедшим… – И я болтал до тех пор, пока не выложил ему все. – Конечно, все это ерунда, – заключил я.

– О, нет, нет, нет. Нет, mon ami, вы не ошибаетесь. – И бельгиец сам задохнулся от удивления. – Ну конечно! Но как, как мог я этого не увидеть? Mon Dieu! Вы понимаете, что это значит? К какому выводу это неизбежно нас приводит?

– Нет, боюсь, что я ничего не вижу.

– Ах. Dommage [52].

– Сжальтесь, Пуаро! Это нечестно: я рассказал вам свою идею, а вы мне свою – нет.

– Сейчас нет времени рассуждать. Нам нужно спешить в Лондон, где вы займетесь укладкой одежды и личных вещей Харриет Сиппель и Иды Грэнсбери.

– Что? – Я смущенно нахмурился, не зная, не подводит ли меня мой слух.

– Oui. Вещи мистера Негуса, как вы помните, уже забрал его брат.

– Да, но…

– Не спорьте, Кэтчпул. Вряд ли у вас займет много времени разложить по чемоданам одежду двух леди, оставшуюся в их номерах. Ах, наконец-то я вижу все, теперь я все понимаю. Каждый ответ, каждая разгадка каждой маленькой загадки встали наконец на свои места! Знаете, такое чувство бывает, когда закончишь кроссворд.

– Пожалуйста, не надо, – попросил я. – Если вы будете сравнивать с этим ужасным случаем мое хобби, я могу навсегда утратить к нему вкус.

– Только найдя все ответы и выстроив их в ряд, можно воочию убедиться в своей правоте, – продолжал Пуаро, не обращая на меня никакого внимания. – До тех пор любая деталь, представляющаяся абсолютно верной, может оказаться стоящей не на своем месте.

– В нашем случае я кажусь себе девственным кроссвордом, в котором не заполнили еще ни одной клеточки, – пожаловался я.

– Недолго вам таким оставаться, мой друг, совсем недолго. Пуаро намерен опять воспользоваться обеденным залом отеля «Блоксхэм» – в последний раз!