Мой труп - Лада Лузина Страница 64

Мои ладони заледенели, и я поверила им - они знали, о чем он писал! Читая исследования о самоубийстве, я всегда могла отличить автора, который пишет о смерти как теоретик, от того, кто хоть раз видел, как открылась та дверь… Что Андрей знал о смерти? Что знал о ней Стас?

Я сделала это, Игнатий Валерьевич!

Я сделала г-на Анри. Роль г-на Анри сделала Андрея. Я сделала Андрея…

Они рванули из всех щелей - обрывки разговоров о ролях, мотивациях, сквозных действиях, всем том, что давно проходило для меня под безжизненным грифом «ни о чем».

«Ведь Турбин умирает по-глупому?»

«Да. И все-таки нет. Сейчас я объясню тебе…»

«Как думаешь, женщина может полюбить мужчину, только когда он умрет? Дали сценарий. По-моему, слишком натянуто. Так не бывает».

«Еще как бывает! Клянусь, Андрей, если ты умрешь, я тебя полюблю. Сейчас объясню тебе…»

Мы действительно были идеальной парой. У нас были идеальные отношения - актера и критика. Андрей звонил мне, потому что мог часами говорить со мной о ролях, а я говорила с ним, потому что лишь с ним могла говорить о Театре. Вот - наша любовь!

Такая похожая по всем симптомам на иную - земную. То же безумие. Та же жажда отдать все и вся. Тот же захлебывающийся восторг… Я заразила его. Стала необходимой. И все заметили это: необходимость, безумие. Ставшая легендой история о порожденном мной г-не Анри и породила в их театре миф о нашей любви с Андреем. Они просто не знали, как зовут нашу любовь!

«Он и театр не особо любил, пока не встретил тебя…»

«Он любил не меня! - наверно, ни одна женщина от сотворения мира не приходила в такой экстаз, осознав: - Он не любил меня!»

Я высыпала на пол распечатки статей, отыскивая киностраницу. Мне нужна была дата - точная дата! Когда Трыкин позвал Андрея на роль? Зимой? В декабре?

«…Трыкин позвонил Фирстову в семь утра: «Я был вчера на «Эвридике». Я пять лет ищу человека, способного сыграть Смерть. Я нашел вас».

«А ты знаешь, что я люблю тебя?»

Знаю, Андрей. Я даже знаю, за что ты любил меня в то зимнее утро!

* * *

- Оля! Оля! - Я не могла больше ждать - я должна была знать! Я побежала в коридор, вцепилась в дверную ручку. - Как ты? Ты долго?!

Дверь открылась.

Олино лицо сползло вбок, глаза растеклись по щекам. Первый раз за четырнадцать лет я увидела ее настоящие губы. Тонкие, бледные.

- Что тебе? - Оля разняла их с трудом.

- Больше Андрей ничего обо мне не сказал?

- Саня… - попросила Оля. - Не думала я, что ты так… Он на тебе, правда, тоже зациклен. - Она обессилено прислонилась затылком к стене, и я поймала себя на том, что не узнаю ее без звездного грима. Незнакомый, чужой человек. - Сказал… он такой же эгоист, как и мы, и звонит тебе поговорить о работе. А ты на грани… Он и Яну то же вещал. Он далеко, а мы тут. Мы должны все бросить и спасать тебя. Ян потому ему таблетку и дал, чтоб он наконец успокоился и развеселился.

- Но ты сказала, что он расстроился из-за меня и Доброхотова!

- Да. Из-за того, что не успел поговорить с тобой. Очень расстроился. Он все время стучал к тебе… Я пошла на балкон, а он опять к тебе побежал. Он почему-то решил, что ты там умираешь, заперлась и перерезала вены. Говорит, вот, мы сидим с тобой, пьем, а ее, быть может, завтра мертвой найдут…

- А как же кольцо?

- Да… было кольцо… В том же контексте. Он кольцо купил тебе. В церкви. Вроде защиты… Говорит, вот не успел ей отдать, а она…

- Но почему он решил вдруг?

- Какое тут вдруг? Ты все время о самоубийстве… Ты ему что-то сказала.

- Когда?

- Я не знаю…

- В антракте?

- Сань, я не знала, что ты на нем так… - Оля апатично сняла комочек с размокшей ресницы, медленно растерла меж пальцев. - А знаешь, если ты поспешишь, он на тебе, пожалуй, и женится. Кто еще с ним так будет возиться?

- Конечно, в антракте!

В антракте я повела Инну за кулисы к Андрею - она хотела записать с ним интервью.

«И как тебе сегодня спектакль?» - спросил он, пока ставили камеру.

«Ты - лучшая в мире смерть. Смотрю на тебя, и хочется умереть…»

«Перестань».

«Нет. Что-то закончилось во мне. Я и замок поставила в спальне…»

«И от кого ты поставила этот замок? - не понял меня друг Костя. - Если ты хочешь спокойно спать по ночам, не приглашай ночью гостей».

И был прав, как всегда. И не прав, как всегда. Я сделала это не для того, чтобы спать по ночам, а для того, чтоб однажды ночью «средь шумного бала» забиться в щель и умереть без помех.

Андрей понял меня с полуслова:

«Перестань! Ты не можешь запереться и умереть. А как же я? Кому ты отдашь меня?»

«Думаю, ты найдешь, кому отдаться…» - отбила я шутку.

Я так часто говорила о самоубийстве, что все привыкли. Все - не исключая меня. Все, не исключая меня, привыкли пропускать мои слова мимо ушей, не придавая им значения. Все, кроме Андрея.

После того разговора он послал мне сообщение:

«Когда ты приедешь домой, нам нужно поговорить. Не отдавай меня никому!».

«Не отдавай меня никому» - означало «не умирай»!

«Он почему-то решил, что ты там умираешь».

Потому что я не стала говорить с ним - я заперлась. Он стучал, не достучался и бросил кольцо в пепельницу со словами «кончено» или «конец». Или «А вдруг это конец?» Не наш с ним - мой конец! На секунду он поверил, я уже умерла, как я поверила в смерть Игнатия.

Андрей - единственный верил мне. Пять месяцев, пока шли репетиции в театре, в процессе долгих телефонных бесед мы обсуждали с ним мою смерть и Ануя.

Полгода мы обговаривали с Костей мою курсовую «Смерть в творчестве Жана Ануя». Но Костя увидел в пьесах Ануя свою проблему. А Андрей Фирстов - мою. Не потому, что был лучше Кости, а потому, что был хорошим актером. Ему довелось сыграть мою Смерть, пройти сквозь мою бездну… Сколько актерских пар пошли в ЗАГС, вжившись в гениальное «Я люблю тебя». Андрей вжился в мою смерть так сильно, что испугался. За меня!

- Оля, а о чем этот фильм у Трыкина?

- Тебе точно понравится. Эвридика уходит в Аид, потому что влюбляется в Смерть.

- Это что, переделка Орфея?

- Все в современности…

- И Орфей умирает, чтоб она полюбила его?

- Иначе ее не спасти. Андрей там играет две роли. Смерть и Орфея. Смерть, если честно, у него вышла лучше.

- Нет, - покачала я головой, - у него гениальный Орфей.