Черные тузы - Андрей Троицкий Страница 64

Росляков злился на себя, злился, что именно сегодня, когда дел в редакции невпроворот, когда он просто помирает от недостатка времени, нужно сидеть здесь и выслушивать праздную болтовню Марины. Когда же она закончит нести эту чушь? Росляков поднял манжету рубашки и взглянул на наручные часы. Так, уже полдень. На службе редактор отдела Крошкин с фонарями ищет его по всем комнатам, по всем буфетам, по всем этажам.

– Ты куда-то торопишься?

Марина подняла голубые глаза от высокого стакана со слабоалкогольным коктейлем. Она выразительно сморщила лоб и наклонила голову набок, словно хотела продемонстрировать Рослякову сразу все ужимки, которым научилась в прошлом году на трехмесячных актерских курсах.

– А разве это удивительно, что в рабочее время человек куда-то торопится? – удивился Росляков.

– Не отвечай вопросом на вопрос – это признак отсутствия… Признак отсутствия. Как там его… Вообщем, это признак невоспитанности. Я позвонила тебе, ты согласился встретиться и поговорить, а теперь таращишь глаза и грубишь.

– Я не грублю, – Росляков сделал глоток сладкого коктейля. – Я тебя слушаю и не могу понять, о чем вообще идет речь. В чем, собственно, твои проблемы? Ты меня бросила…

Росляков остановился и задумался: собственно, кто кого бросил? Это ведь он сам от Марины отступился, сам отошел в сторону. Теперь нет смысла вдаваться в причины разрыва. Ну, стала девчонка встречаться с каким-то самодеятельным поэтом, с каким-то Вадиком. Росляков вспомнил портрет Вадика на книжке с лирическими стихами. Какой-то худосочный отброс, смотреть противно. Она стала встречаться с Вадиком не от хорошей жизни. Осталась на безрыбье и решилась на этот отчаянный шаг: попробовать с поэтом. Видимо, очень хотела, чтобы с Вадиком все заладилось, хотя сразу было ясно, что как раз на поэте Марина сильно обожжется. Просила Рослякова написать рецензию на его книжонку, на эту тощую, как ученическая тетрадка, жалкую брошюру.

Пришлось Рослякову, борясь с тошнотой, читал высокопарные вирши про это фуфло, про слезы, грезы и засохшие мимозы. И он сделал все, что мог сделать. Он пересилил себя. Написал самые добрые слова, какие только мог высосать из пальца. Написал, что Вадик молодое дарование, что таких талантливых людей поддерживать надо, даже пестовать. Хотя кто станет пестовать этого Вадика? Просто смешно. Еще что-то, про глоток свежего воздуха написал, про творческие искания, про забытые идеалы, которые пытается воскресить молодой литератор. Много написал, всего уж не вспомнить. Где только слова такие нашел, сам потом удивился. И опубликовал рецензию. Теперь Марина пособачилась с этим поэтом и нашла новое дарование, увлеклась каким-то мужиком, Артуром, который лепит цветочные горшки или что-то похожее на горшки. Называется все это – скульптура малых форм. И что, теперь Росляков должен писать о том, как этот хмырь ловко горшки лепит?

– Ну, у меня просто нет слов, – Марина закатила глаза к потолку. – Ты все с ног на голову ставишь. Это не я тебя бросила, а ты меня бросил, оттолкнул. Променял неизвестно на кого. Может, даже на проститутку. Но теперь это уже не имеет значения, кто кого оставил. Твою рецензию я не читала, не знаю уж, чего ты там начирикал. А Вадик, в отличие от тебя, не занимается ни бумагомарательством, ни газетной поденщиной, лишь чистым искусством. Ему трудно живется. Но он старается, выбивается из сил, но не падает духом. Вечное безденежье, вечная борьба с обстоятельствами, борьба с самим собой. Этот человек достоин подражания.

– Ясное дело – вечное безденежье, – Росляков зубами вытащил из стакана соломинку и стал её жевать. – Человек нигде не работает, потому что нигде не хочет работать.

– Он занимается творческим трудом, он поэт, – Марина откинула назад длинный локон светлых волос. – А ты просто ненавидишь людей, всех вместе и каждого по отдельности. Правда, в одном ты прав. Это вечное безденежье поэтов… Начинается все пристойно, даже красиво, даже изящно. А потом только и слышишь: дай взаймы, дай денег. Нет, это не для меня. Не всякая женщина такое вынесет. Эта дешевая водка… Это «дай денег»… Ему нужна другая муза и спутница. Более закаленная.

– Более крепкая, жилистая муза, – продолжил мысль Росляков.

Да, Марина уверена, что все небесные светила, вся Солнечная система, все галактики и уж, конечно, все люди вращаются вокруг её персоны. Сладкое заблуждение. И переубедить её невозможно. Ей нет дела до того, что профессорская дача сгорела. Нет дела, что самого Рослякова не сегодня, так завтра топором разделают на запчасти какие-то бандиты, и не узнаешь, где могилу искать. Впрочем, ни о дачи, ни о бандитах Марина не знает. А если бы знала? Два года они знакомы, не просто знакомы… Это срок по нынешним временам, два-то года. И какой жалкий нелепый финал любви.

Росляков посмотрел на Марину с необъяснимой грустью. Красивая женщина, эффектная. Если бы не самоубийца Овечкин, расчлененка, грязь и кровь, если бы не все эти беды, рухнувшие на голову… Если бы не все это, перед Росляковым сидела не муза какого-то там пропойцы поэта или скульптора малых форм, а законная жена. Оказывается, расстаться с любимой женщиной, это куда легче, чем бросить курить. Куда легче. Росляков, размышляя о парадоксах любви, глубокомысленно наморщил лоб. Вот жизнь… Нет времени даже для того, чтобы покопаться в собственных чувствах, в самом себе разобраться.

А вечером надо быть в столярной мастерской при церкви, куда Савельеву пришлось переместить свою взрывоопасную работу. Дело идет к концу, день-другой – и все будет готово. Нужно отвезти взрывнику шесть коротких сорокасантиметровых, запаянных с одной стороны металлических труб, напоминающих снарядные гильзы. Они потребовались для уплотнения взрывчатки, для того, чтобы взрыв имел большую силу и направленное действие. Так объяснил Савельев. А Росляков не стал вникать в тонкости, он только сделал срочный заказ в металломастерской. И лишь пожал плечами, когда приемщик спросил, что клиент собирается делать с такой на первый взгляд бесполезной ерундой.

– Только объясни, чем я теперь могу тебе помочь? – Росляков нервничал.

– Я помощи не прошу, – Марина гордо тряхнула изящной головкой. – Просто, может, посоветуешь что дельное. Понимаешь этот Артур, ну, скульптор. Он такой специфический человек, – чтобы точнее выразить душевную сущность скульптора, Марина потерла большой палец об указательный, словно считала бумажные деньги. – Артур много старше меня. Можно сказать, человек не первой молодости. Далеко не первой.

– Ты хочешь сказать, даже не второй молодости? – уточнил Росляков.

– Для мужчины возраст понятие относительное, на сколько мужчина выглядит – столько ему и лет, – Марина остановилась, задумалась, решив, что сказала что-то не то. – Правда, Артур выглядит старше своих лет. Но главное – душевная молодость. Остальное приложится. У Артура сейчас творческий кризис. Он, так сказать, в тупике.

– Ничего, все сейчас в тупике.

– Но он особенно, – щеки Марины порозовели. – Один богатый человек для своего загородного коттеджа заказал Артуру всякие такие штучки… Я в этом не очень-то разбираюсь. Всякие там малые формы. Фонтанчик, какие-то напольные и настенные вазы. Аванс выдал. А когда увидел готовые работы, отказался забирать все это дело. Говорит, у меня и своего хлама хватает. А Артур такой обидчивый, такой, знаешь ли, ранимый. Он два дня в лежку лежал, после того, как услышал эти слова. И у Артура на этой почве развился творческий кризис.