Фельдмаршал должен умереть - Богдан Сушинский Страница 64

— Командир батальона личной охраны фюрера! Немного найдётся людей, которым выпала честь служить в этом батальоне. Странно, что вы не сумели сохранить прежние отношения с фюрером.

— Свои дальнейшие чины я хотел получать, командуя боевыми частями вермахта, а не охранными подразделениями. Вот почему в сороковом году, по моей личной просьбе, фюрер назначил меня командиром седьмой бронетанковой дивизии, действовавшей тогда на Западном фронте, которым командовал генерал Герд фон Рундштедт.

— Фон Рундштедт, говорите? — произнёс Бургдорф таким тоном, словно только что фельдмаршал открыл ему имя ещё одного заговорщика. Он и сам не заметил, как начал входить в роль, которая больше была бы к лицу Мюллеру. — О фон Рундштедте тоже забывать не стоит, как вы считаете, генерал Майзель?

— Вы правы: ни о ком забывать не следует.

— Что же касается вашей службы, то уже в феврале сорок первого, незадолго до русской кампании, — неспешно излагал свои познания Бургдорф, переходя от одного стенда с фотографиями к другому, словно прогуливался по залам музея, — фюрер назначил вас командующим Германским Африканским корпусом. Однако подробности вашей службы в Ливийской пустыне нам с генералом Майзелем хорошо известны. Я прав, генерал?

— Несомненно, правы, — охотно подтвердил Майзель, решительно подбадривая его взглядом, поскольку считал, что всё мыслимое время, которое следовало отвести под светский раут на вилле фельдмаршала-висельника, уже исчерпано.

— Я не о прежних чинах веду речь, господин фельдмаршал, — уточнил Бургдорф, всё ещё не избавившись от раздражения, вызванного познаниями Майзеля. Тем более что в словах Роммеля он уловил намёк на свою нынешнюю службу в качестве адъютанта. — Почему бы вам не позаботиться было о восстановлении доверия к себе фюрера? — вновь осмотрел он весь кабинет Лиса Пустыни.

— Потому что никогда не давал фюреру повода для недоверия к себе.

— Вот именно, вот именно, — неопределенно как-то согласился Бургдорф.

«Уж не знаю, — молвил он про себя, — позаботился ли фельдмаршал о своей будущей гробнице, которая должны находиться где-нибудь на территории родового имения, — но о домашнем музее «Величайшего полководца XX столетия» он уже позаботился, — неприязненно признал генерал. — Правда, слегка поторопился, ибо теперь уже ни в подобном «герое нации», ни в подобном музее рейх не нуждается».

— Кстати, о доверии… Фюрер всё ещё в Берлине? — неожиданно спросил Роммель. Коньяк уже соблазнительно розовел в фигурных рюмочках, ожидая достойного тоста.

— Только что отбыл в «Вольфшанце», — ответил Бургдорф.

— Это он зря. В такие дни он нужен в столице.

— Но вы же знаете, что с некоторых пор фюрер аллергически не воспринимает атмосферу Берлина. Аллергически…

— Особенно с тех пор, как в столице созрел гнуснейший из когда-либо созревавших в Германии заговоров, — уточнил Майзель, подходя к столу. — Поэтому фюрера можно понять, даже не будучи суеверным.

Прежде чем выбрать рюмочку, судья поводил рукой над всеми тремя, словно предчувствовал, что в один из них подсыпали яд. Роммель заметил эту его попытку гадания и грустновато улыбнулся.

«После покушения полковника фон Штауффенберга, — сказал он себе, — вся эта вольфшанцкая свора вдруг стала неописуемо суеверной и пугливой».

И фельдмаршалу было за что ненавидеть её. Во времена его африканского похода эта свора умудрялась предавать его буквально перед каждым серьезным сражением, отказывая в подкреплениях, в пополнении и вообще во всём, в чём только способна была отказать брошенному на произвол судьбы экспедиционному корпусу.