Пока не пробил час - Ирина Глебова Страница 64

Негромкий стук, легкий скрежет, шаги… Петрусенко услышал эти звуки еще издалека. Стал удобнее, прочнее, спиной плотно прижался к кирпичной кладке. Итак, все идет по плану…

Кто-то споткнулся, раздраженно выдохнул:

– О черт!

«Голос Макарова!» – узнал Викентий Павлович.

– Тише, тише! – испуганно прошептал Юлиан.

– Да ладно вам! – опять сказал Макаров: негромко и чуть презрительно. – Здесь нас никто не слышит.

– Если не считать Бога…

«Молодец, он еще и шутит!» – Викентий Павлович улыбнулся, чуть качнув головой. Но Макарову шутка, видимо, не понравилась. Он сказал резко:

– Хватит! Ведите прямо на место!

– Да мы уже на месте. Теперь бы вот только вспомнить, куда я ее впопыхах засунул… Темно здесь!

Петрусенко увидел в дверном проеме две фигуры. Они на минуту исчезли, войдя в тень, и вновь появились уже на фоне более светлого окна. Теперь он хорошо различал высокого Кокуль-Яснобранского и более низкого Макарова. Даже сейчас, когда они выглядели просто смутными силуэтами, Викентий Павлович поразился: как заметны собранность и напряжение в каждом движении Макарова – словно зверь, почуявший добычу и готовый в любую минуту к прыжку! Именно в эту минуту Петрусенко по-настоящему понял, как жестоко целеустремлен этот человек! И в какой опасности – каждую минуту! – находится Юлиан! Ему стало страшновато: вдруг упустит самый важный момент, подставит помощника? Но и предпринимать ничего еще нельзя – не время! Нужно постараться услышать как можно больше из того, что скажет Макаров. Ведь в таких обстоятельствах любая его фраза – это свидетельство о преступлении! Вот если бы Юлиан догадался, помог…

И Кокуль-Яснобранский словно услышал мысленную просьбу следователя.

– Темно здесь, ничего не вижу!

Тон у него был извиняющийся и немного испуганный. Макаров говорил нетерпеливо:

– Но куриной слепотой, как я понимаю, вы не страдаете! Тогда тоже была ночь, однако вы разглядели какое-то укромное место? Вспоминайте скорее!

– Тогда у меня вообще все чувства были обострены. По вашей, кстати, милости! Я был просто не в себе, а в этом состоянии у человека, чтоб вы знали, могут проявиться сверхъестественные способности!

Макаров, похоже, попался на удочку, потому что сказал с усмешкой в голосе:

– Почему же вы не направили ваши сверхъестественные способности на спасение жертвы?

– То есть вашей жены? Чтобы вы меня тут же продырявили, как и замышляли? Благодарю покорно, мне это ни к чему! – Юлик вдруг хмыкнул и спросил с удивлением: – А вы что, хотели, чтоб ее кто-нибудь спас? Зачем же тогда вообще убивали?

– Вы знаете, зачем. И хватит об этом!

«Ну что ж, хватит!» – подумал и Петрусенко. Он был совершенно удовлетворен: Макаров собственными словами подтвердил свою вину.

– Вы просто демагог, Кокуль-Яснобранский! Давайте делать дело: где ножовка?

Похоже, Юлиан тоже решил, что сказано достаточно много. И заговорил торопливо-заискивающе:

– Ну вот наконец глаза привыкли к темноте, теперь я кое-что различаю… Которая же из этих плит? Вот эта? Или эта? Да, кажется, она!

Он стал на колени и принялся шарить рукой под каким-то нагромождением камней, Макаров склонился над ним. Викентий Павлович почувствовал толчок в сердце: вот сейчас все и произойдет! Он неслышно вытащил из-под куртки револьвер и скользнул из своего укрытия – к этим двум, которые так увлеклись, что ничего не слышали и не видели. Зато он теперь отлично видел их прямо перед собой.

Юлиан поднялся с колен, сжимая в руках ножовку. Лунный свет, падающий в проем окна, блеснул на железном полотне. И отразился – на стальном дуле револьвера, который Макаров направил молодому человеку прямо в живот. Резким движением исправник выхватил ножовку из руки оцепеневшего Кокуль-Яснобранского.

– Вот и все, – произнес он, стараясь казаться спокойным, но в голосе предательски зазвенели торжествующие нотки. – Теперь мы расстанемся… навсегда! Ты, мальчишка, много чего напридумывал про мои чувства: смирился, отказался… Думаешь, мне так уж нужна была эта ножовка? Конечно, я ее заберу. Но главное, мне нужно было заманить тебя сюда. А ты, умник, сам полез в ловушку!

Юлик стоял не шевелясь, но он уже пришел в себя.

– Господин Макаров… Анатолий Викторович! Неужели вы?.. Постойте, погодите!.. Вы же не знаете, я себя обезопасил…

«Сейчас скажет про меня! Пора! Но ведь револьвер… почти в упор…» – Эта мысль молнией чиркнула в сознании Викентия Павловича, страх сжал сердце. В этот момент Юлик сказал:

– Я описал все подробно, что видел, и оставил в надежном месте. Если вы меня убьете – мои записи обнародуют, все узнают…

Макаров на несколько секунд задумался.

– Ерунда, – сказал он наконец и непроизвольно взмахнул рукой с пистолетом. – Никто не поверит! Все решат, что убийца фантазирует, выгораживает себя. А я постараюсь, чтоб так и думали.

– Теперь уже не получится, – произнес Викентий Павлович и шагнул вперед. Он уловил момент, когда дуло ушло чуть в сторону от Юлиана. Тот сделал именно то, на что Петрусенко рассчитывал: резво отпрыгнул за каменную кладку. Макаров тут же неуловимым движением развернулся и выстрелил на голос следователя. Пуля попала Викентию Павловичу в ногу. Словно огнем полоснуло по бедру! Он вскрикнул: хотелось согнуться, упасть на землю, завыть от боли… Но он, сжав зубы, остался стоять – не отрывая глаз от человека, также застывшего напротив.

Макаров стискивал рукоять револьвера – теперь дуло было направлено на Петрусенко. Невероятно, но Викентий Павлович видел глаза исправника. Они блестели огнем, который выжигает человека изнутри, в них была звериная тоска и отчаянная страсть.

«Он сейчас выстрелит в себя! – подумал Петрусенко с необъяснимой уверенностью. Но тут же ее сменило сомнение: – Или в меня?»

В тот самый момент, когда, несколько дней назад, Викентий Павлович понял, что убийца – исправник Макаров, он подумал: «Лучший выход для него – самоубийство!» Это было бы, по крайней мере, мужественно. И, отправляясь в эту засаду, в храм, он отчетливо понимал, что ему не хочется убивать Макарова, а хочется, чтобы сам Макаров принял верное решение. Пока что оружие убийцы было направлено в лицо следователя, но Петрусенко видел, чувствовал – тот колеблется! Да, он загнан в ловушку, да, из нее можно выйти, сделав выстрел… Но какой это должен быть выстрел? В кого?

Напряжение нескольких последних секунд было таким сильным, что Петрусенко перестал чувствовать боль. Он просто забыл о своей ноге, не ощущал липкой горячей крови. Под дулом револьвера он сделал шаг вперед, бешено колотилось сердце, прерывалось дыхание. И голос выдал его волнение, когда он произнес, сорвавшись на полушепот:

– Зачем вы это сделали, исправник? И что теперь? An vivere tanti est? Стоит ли жизнь такой цены?