Все, что мы когда-то любили - Мария Метлицкая Страница 64

Попытался улыбнуться – вышло кривовато.

Кивнул на фотоаппарат: дескать, можно?

Не утирая слез, не поправляя прически и даже не попытавшись улыбнуться, девушка неуверенно и равнодушно пожала плечом.

Крякнув, Журавлев навел объектив.

Пару раз щелкнув, оглянулся на Таму. Та стояла невдалеке, внимательно следя за процессом.

– Спасибо, – сквозь зубы пробурчал Журавлев, не поднимая на девушку глаз.

Всхлипнув, та только кивнула.

Все, хорошо, им надо домой. Да и Тама устала. Доехать бы без происшествий, не пробить колесо. И почему он так устал? Ведь ничего не делал, а устал.

Злясь на себя, на Тамару, на весь этот мир, несправедливый, кошмарный и жалкий, Журавлев курил в машине. А Тамрико еще долго прощалась, целовалась с женщинами, жала руку мужчинам, с кем-то обнималась, всплакнула, потом засмеялась и наконец поковыляла к машине, где ее ждал Журавлев. Шумно усевшись, вздохнула:

– Дай отдышаться!

– Довольна? – недобро усмехнулся он.

– А то! Сто лет всех не видела, а тут повидалась и с родней, и с подружками. Хорошо! А как тебе? Понравилось? Ой, а ты кофе так и не выпил! А сладкое? Сладкое тоже не ел? – расстроилась Тамара.

– Все нормально, Там. Не беспокойся. И пил, и ел. И по усам текло. Да в рот не попало.

– Да ну тебя! – Тамара махнула рукой. – Ну как тебе наша свадьба?

Он долго молчал. А потом не выдержал, не сдержался и заорал:

– Дичь, Там! Полная дикость! В двадцать первом веке и продать дочку за разбитый грузовик! Как в кошмарном сне, Тамар, как в фильме ужасов! Такая девочка – и такому скоту! Он же урод, мразь – разве не видно? И что он сделает с ней, тоже понятно! Угробит за милую душу. Сломает через колено. Нет, не понимаю. Извини. Какой-то феодальный строй, ей-богу! Ну просто до слез ее жалко! А тебе – нет? – спросил он, посмотрев на Тамрико.

Та грустно отозвалась:

– Да всех жалко. Всех. Особенно женщин. Ты много видел счастливых? Лично я – нет. Семейка та еще, ты прав. Но просватали, куда денешься. Здесь, в селах, еще родителей слушают, так у нас принято. Что ж она, Лалечка, родного отца под тюрьму подставит? И я бы так же поступила! Все-таки отец.

– Вот именно, отец! Хотя не отец, а трус и сволочь.

– Вот я часто думаю, – неожиданно сказала Тамара, – может, зря я за Тимура не вышла? Как думаешь?

Он рассмеялся:

– Актуально! Ох, Тама! Ну какая же ты смешная!

Уснуть Журавлев не мог. Думал о Лале. До чего же дурацкие мысли ломились в голову! Первая брачная ночь, пьяный, вонючий хряк Гия и нежная, хрупкая, трясущаяся от страха Лале.

Картинки рисовались такие яркие и натуралистичные, что он застонал, прогоняя, как надоедливых мух, навязчивые мысли.

Мерзость. Несправедливость. Бедная девочка, как ей сейчас паршиво и страшно!

За стеной мирно храпела Тамара.

Подъем был в четыре утра. Сколько ему удалось поспать? Час, два? Отложить отъезд, нормально выспаться и тогда в путь-дорогу?

Соблазн был велик. Но нет, взял себя в руки. «В конце концов, прижмусь на обочине, заеду в лесок и там, на свежем воздухе, пару часов задавлю».

Он не любил менять свои планы. К тому же все было рассчитано – где заночевать, когда пробки. Пробки начинались часов в семь утра. Хотелось их проскочить.

На кухне уже хлопотала Тамара. Кофе пили молча. Грустно.

Расставание – всегда печаль, особенно для человека немолодого.

Тамара смотрела на него, как смотрят на сына, уходящего в армию.

– Ладно, Там, брось! Ну я же не на войну, я домой еду. В самый прекрасный город земли. Э-хе-хе… – вздохнул он.

Он посмотрел на гору, примыкающую к селу, – сколько раз он туда поднимался? Сколько раз спал под густым, сладко пахнувшим кустом шиповника? Сколько раз собирал для Тамары лесной фундук, землянику, дикую сливу?

Он поднял глаза на голубое, чистейшее небо, в котором парили два сокола – такого неба в Москве точно не будет.

Ладно, по коням! Хватит разводить сопли.

Во дворе стояли ящики и коробки.

– Открывай багажник! – скомандовала Тамара.

Растерянный и обалдевший, он замер:

– Тама, ты что, дорогая? Спятила?

– Открывай, – сурово повторила она, – и чтоб без разговоров, понял?

– Да ничего не влезет! – заорал он. – Ты что, не понимаешь? Это для кузова грузовика, а не для легкового автомобиля! И вообще, – он продолжал возмущаться, – Там, ну ей-богу! Куда? Нет, ты ответь, куда? Куда мне все это? Я же один, Тама! И машина просядет. Любая кочка, ямка – и все, трындец!

– Ну что ты пылишь? – мягко сказала Тамара. – Попробуем! А что не влезет, значит, не влезет. Какой ты скандалист, Игорек! Ну хуже моего Жорика!

С ней не сладить. Тамара упряма как старый осел. И все равно не отвяжется.

И он со вздохом открыл багажник:

– Ну что стоишь? Давай начинай! Хамство, конечно. Но вот ей-богу!

Засуетившись и закивав, Тамара принялась расставлять банки.

– Что это? – настороженно спрашивал он.

– Варенье из алычи, – услужливо сообщила Тамара. – А это – соус из сливы, ты сам собирал, помнишь?

Она заискивала перед Журавлевым. Ему стало стыдно.

– Ладно, спасибо, – смущенно буркнул он, – но можно хотя бы под моим контролем? Там, ты не сердись! Просто я действительно боюсь за машину.

– Компот из персиков, – воодушевленно перечисляла воспрявшая Тамара, – варенье из грецких орехов, компот из абрикосов, варенье из абрикосов, маринованные помидоры, соленые огурчики. Смотри, какие крохотусенькие! Меньше мизинца!

Он молча кивал.

– Сушеные груши, – продолжала Тамара, – и на компот, и просто погрызть. Знаешь, какие сладкие? Вкуснее конфет!

– Тамара! – взмолился он. – Ну какие сушеные груши? Какой компот? Я буду варить компот?

– Тут веса вообще нет, пух, – бормотала Тамара. – Не о чем говорить. А тут, Игоряшка, ткемали, зеленое и красное, в мясо, к курице, в харчо и просто на хлеб, как ты любишь! А это аджика, ты тоже любишь на хлеб!

Багажник был почти полным, но Тамара ловко продолжала рассовывать по бокам и расщелинам, не переставая смущенно бормотать:

– Кизил, варенье. Такая прелесть! Джем из персика – ах! Лаваш, три штуки. Сулугуни, два круга. Свежайший! Бастурма от Тимура – тоже свежайшая! Ну и орехи: миндаль, грецкие, лесные. Все, мой дорогой! Теперь я спокойна. – И, шумно дыша, она опустилась на стул, но тут же вскочила: – Ой, старая дура! А покушать в дорогу? Ты не волнуйся, я все собрала: хинкали сварила, еще горячие. Упаковала, не беспокойся! Миска, три слоя фольги, полотенце и старая вязаная шапка, кажется, Экина! – рассмеялась она. – Ну и картошечка с укропом, форелька жареная, Тимурка дал. А как же? Поесть-то придется раза четыре, не меньше! Но сначала хинкали, ты понял? – строго спросила она.