Одесский листок сообщает  - Николай Свечин Страница 63

– А Сергей Манолович?

– Переночевал у нас на диване. А утром, как пришла депеша, уехал к себе на Щелаковскую.

– Спасибо, Андрей Яковлевич. Уж вас-то я в рапорте Столыпину точно не обижу.

Губернский секретарь поглядел на питерца с большим сомнением и ничего не сказал.

– Я хочу осмотреть тело Балуцы. И окончательно убедиться, что это он.

– Точно он. Готов Тартаков!

– В каком смысле? – удивился питерец.

Одессит смутился:

– Ну так говорят… Степка лежит в анатомическом покое Одесского военного госпиталя. Это Французский бульвар угол с Пироговской.

– За что подлецу такая честь?

– Для солидности медицинского заключения, – пробурчал Черкасов. – Чует мое сердце, мы еще с этим делом повозимся. Все будут в него лезть, вплоть до… сами знаете кого.

– Ну изувер сдох, черти теперь его собеседники. А дознание по «минному» делу тоже со дня на день закончится. И уеду я домой, Андрей Яковлевич. Надоел вам, понимаю. Сам устал от одесских особенностей. Но точно Степка Херсонский лежит в холодильнике?

– Точно. Я привел на опознание ребят-ежиков – помните таких? Они хором подтвердили. Все, конец жябе.

Лыков для очистки совести все же поехал в морг. Посмотрел на человека, за которым столько охотился. Ну не то чтобы человека, а так… Потом он навестил помощника.

Сергей жил в родительском флигеле. Он встретил шефа радостно:

– Что, сломали мы шатию-братию?! Ишь, решили колбасники нас выгнать. Когда захотим, тогда и уедем!

Комната была заставлена грязной посудой. Судя по всему, титулярный советник питался едой из ресторана.

– Ты чего деньги транжиришь? Мария вот-вот родит, береги наличность. Премии нам за это дело никто не даст. Сами-то мы Степку так и не поймали.

Азвестопуло вздохнул:

– Да уж… Но я даже рад, что судьба так распорядилась.

– Как?

– Ну что не пришлось мне его арестовывать. Вдруг не сдержался бы?

Сыщики выпили кофе, коллежский советник рассказал помощнику новости о шпионах.

– Значит, завтра-послезавтра мы узнаем имя резидента? – сообразил Сергей.

– Да.

– И поедем домой?

– Надо полагать. Оба дознания завершатся без особой для нас славы. Главного шпиона мы ведь тоже не нашли. Курлов все это учтет и не преминет высказать при встрече.

– Да и холера с ним!

– Опять ты говоришь в недозволенном тоне про генерал-майоров! – со смехом напомнил Лыков. – Вот дадут мне белые брюки – и про меня станешь злопыхать? ^[83]

– Непременно. Пока сам их не выслужу.

Через четверть часа, когда коллежский советник собрался уходить, помощник спросил его:

– А кто, по-вашему, резидент? Кого Игорь Алексеевич возьмет за пищик?

– Он считает, что резидент – Амбатьелло.

– А вы?

– Тоже. Челебидаки слишком глуп для такой роли. Или он великий актер.

– Тогда из духа противоречия я ставлю на коллежского асессора. Хотя вообще-то согласен с вами.

– На что спорим? – оживился Алексей Николаевич.

– Если вы проиграли и главный шпион – Челебидаки, то с вас сто рублей.

– Годится. А если я выиграл, ты трижды обойдешь памятник Ришелье.

– Всего-то? – удивился грек.

– Ну ты будешь идти маршевым шагом и петь «Мы ребята-ежики…».

– По рукам!

– Что тебе привезти к ужину, сиделец?

– Ежели за ваш счет, то икры, лангуста и пулярку с трюфелями. А ежели за мой, то дунайскую селедку и брынзу. Хлеб у меня есть.

Еще сутки прошли в мелких заботах. Алексей Николаевич собирался домой. Он купил супруге большую красивую раковину. Сыну Павлу – три бутылки контрабандного греческого коньяка. Таубе, который на старости лет заделался нумизматом, сыщик отыскал в антикварном магазине старинные монеты. После обеда он получил записку от Продана: «В восемь вечера у Андронико». Ага! Резидент клюнул и придет к связному, а там его будут ждать.

Ресторан Андронико находился в доме номер два на Екатерининской улице. Лыков до вечера шатался по городу и не находил себе места. Нынче все кончится! И можно будет уезжать домой.

За час до назначенного времени коллежский советник заглянул в полицейское управление. Черкасов встретил его улыбкой:

– Есть, есть алиби у Сергей Манолыча!

– Да вы что?

– Точно вам говорю. В главном доме, от которого флигель, имеется дворник. Фамилия ему Чуб. И тот Чуб видел Сергея Манолыча в три часа утра. В ночь, когда резали Степку Херсонского. Ваш помощник попросил сторожа отчинить фортку…

– Какую форточку? Во флигеле?

Губернский секретарь привычно хохотнул:

– По-вашему это значит открыть калитку!

– А… Ну и что?

– Дворник отчинил. В смысле, открыл. Азвестопуло сходил за табаком к соседу, который держит гамазей.

– Что держит?

– Магазин, или, вернее, мелочную лавку. Сосед, Ефим Морской, это подтвердил. Он, видите ли, всю округу снабжает по ночам – кого табаком, а кого водкой.

– Есть два свидетеля, что ночью Сережа был у себя дома. Так?

– Не ночью, а утром. Что еще важнее. В Александровском парке, рядом с погребом, где нашли тело, имеется карусель. И ее сторож дал показания, что примерно в три часа слышал от развалин крепости крики. Пойти туда не решился, побоялся. Это первое. А второе: прозектор, кто делал вскрытие, утверждает то же самое. Что Балуца погиб с двух до трех утра. Смекаете? Если Азвестопуло в это время покупал у соседа табак, значит, он никак не мог успеть явиться в Александровский парк и зарезать Степку! Все, алиби.

– Спасибо, Андрей Яковлевич. Когда мы отпустим узника из-под ареста? А то он там питается одной селедкой и брынзой.

– К вечеру я все честь по чести оформлю и подпишу постановление у полицмейстера, – ответил главный городской сыщик. – Зайдите за час до полуночи.

Лыков знал, что сыскное отделение никогда не спит. Основной состав расходился по домам около одиннадцати ночи. В помещении оставались дежурный надзиратель, один-два агента и частенько сам заведующий. У него всегда имелось много бумажной рутинной работы, и Черкасов нередко отправлялся домой только под утро…

Фланирующей походкой питерец шагал в сторону памятника Ришелье. Во что обойдется резидент? В сто рублей или Сереже придется маршировать вокруг дюка и петь песню уголовных?