Мертвецы не катаются на лыжах. Призрак убийства - Патриция Мойес Страница 63

– Скоро выпустят, – заверил Тиббет.

– Слава богу, – просто сказала баронесса. – Но это все равно меня не оправдывает. Я почти перестала думать о бедном Марио… о Розе и Марии, о Пьетро. А он вот передал мне подарок, и мне стыдно. Должно было бы быть наоборот. Ведь это он сейчас нуждается в сочувствии.

– Да, – согласился Генри. Пододвинув поближе стул, он сел рядом с ней. – Какая трагическая судьба у их семьи. Сначала Джулио, теперь Марио. Словно кто-то насылает на них несчастья. Но я нередко замечал, что за некоторыми семьями – безо всякой видимой причины – несчастье как будто ходит по пятам.

– В данном случае причина, вероятно, есть, – сказала Мария Пиа.

– Что вы имеете в виду?

– У всех Веспи есть какая-то дикая жилка. Не у Розы, конечно, она – словно Мать-земля. Но мужчины в этой семье всегда были безумцами. Вы знаете, что отец Марио погиб в горах? Это местная легенда. Кажется, какие-то богатые придурки-англичане заключили с ним пари, что он не взберется на Альпийскую розу в кромешной тьме. На кону стояла довольно крупная сумма – то есть для него крупная – и ничто не смогло его остановить. Веспи добрался до вершины и оставил там свой ледоруб в качестве доказательства, а потом сорвался. Когда его нашли, он был еще жив, и единственное, что его интересовало, – это то, что он выиграл пари. «Перестань распускать сопли, – сказал отец Марио, которому тогда было лет пятнадцать, – иди и забери деньги». А когда Марио вернулся от англичан с чеком, то сказал сыну: «Скажи им, что я предпочитаю золотые соверены», – и умер. Марио не раз рассказывал мне эту историю. В деревне говорят, никто из Веспи никогда не заканчивал жизнь в своей постели. Ну, можно сказать, что отец Марио закончил – но отнюдь не в общепринятом смысле.

– Интересно, а что стало с теми деньгами? – спросил Генри.

– О, сейчас они почти ничего не стоят, – ответила Мария Пиа. – Думаю, там было около сотни фунтов. Насколько я знаю Марио, он хранил их, как скупец, многие годы, а потом отдал сыновьям. Рискну предположить, что большая часть досталась Джулио.

– Похоже, Джулио был весьма богатым молодым человеком, – сказал Генри. – Как вы думаете, откуда у него были деньги?

– Ну… – Мария Пиа широко развела руками. – Вы же понимаете, как бывает в таких деревнях. Все молодые инструкторы… – Внезапно она осеклась. – Герман идет.

Генри выглянул из окна и сквозь метель разглядел барона, поднимавшегося по тропе.

– Вам теперь лучше уйти, – сказала Мария Пиа. – Передайте Пьетро мою благодарность и соболезнования, скажите, что я его люблю… и еще дайте ему вот это…

На столике рядом с ней стояла большая ваза с красными розами. Баронесса вынула одну и вручила ее инспектору.

– Герман купил их для меня вчера в Монтелунге, – сказала она. – Одному богу известно, сколько они стоят. Я хотела бы все их отослать Розе и Пьетро, но не посмею. Возьмите хоть одну. И скажите, что я буду молиться за них.

– Все сделаю, – пообещал тронутый до глубины души Генри. Нетрудно было понять, почему люди любят Марию Пиа. – А пока я прощаюсь с вами. Скоро снова вас навещу.

– Да, пожалуйста, приходите. И если вы увидите Франко…

– Я передам ему все полагающиеся слова от вас, – серьезно пообещал Тиббет.

Он покинул комнату как раз вовремя, потому что, когда спустился в холл, барон был уже там. Генри, чувствуя себя персонажем французского фарса, поспешно спрятал розу в карман и пошел в сарай за лыжами.

Он медленно скользил сквозь вихрящийся снег, который валил все гуще, ухудшая видимость. Спустившись в деревню, Генри первым делом пошел в «Олимпию», полагая, что Эмми уже ждет его там. Однако, войдя, с удивлением увидел, что на часах над баром только без четверти двенадцать, – стало быть, спуск занял у него меньше часа. Поэтому, оставив лыжи на специальной подставке у входа в кафе, он направился к дому Веспи. Магазин не работал, все ставни были закрыты, группа замерзших репортеров слонялась вокруг под метелью, проклиная свою долю. Появление инспектора наконец предоставило этим несчастным созданиям повод хоть чем-то заняться, поэтому журналисты моментально окружили его. Тиббет с трудом протиснулся сквозь толпу, игнорируя все их мольбы сделать какое-нибудь заявление, и постучал в дверь.

Поначалу ответом ему была мертвая тишина. Генри отступил на шаг назад и, подняв голову, посмотрел наверх как раз вовремя, чтобы заметить маленькое бледное личико, выглядывавшее из-за кружевной занавески в одном из окон верхнего этажа. Вскоре после этого послышались шаркающие шаги, скрежет отодвигаемой щеколды, и дверь со скрипом приоткрылась, явив обладательницу личика – Марию, младшую дочь Розы.

– Что вы хотите? – шепотом спросила девушка.

– Мне очень неловко вас беспокоить, – ответил Генри, – но, боюсь, мне необходимо повидать вашу матушку.

– Входите, – сказала Мария и приоткрыла дверь еще на дюйм – ровно настолько, чтобы инспектор смог проскользнуть внутрь, – после чего захлопнула ее снова перед репортерами испытывавшими танталовы муки.

В магазине было темно, как в могиле. Пока Мария задвигала щеколду, Генри стоял, ожидая, когда глаза привыкнут к сумраку, потом последовал за ней по проходу между бочонками пасты и чечевицы, выстроившимися позади прилавка, в гостиную. Здесь ставни тоже были закрыты, но от двух оплывших свечей на каминной полке исходил дрожащий свет, отчего лицо Джулио на фотографии то исчезало, то появлялось вновь, словно в захудалом кинотеатре крутили пленку. Это придавало изображению тревожный эффект подобия жизни, и у Генри вдруг возникло ощущение, что юноша пристально за ним наблюдает. Но красивое лицо было по-прежнему загадочным, своих секретов оно не выдавало.

– Я скажу маме, что вы пришли. – И Мария убежала наверх.

С тяжелым сердцем Тиббет достал из кармана узелок с убогими пожитками Марио и розу – теперь немного потрепанную, – которую дала ему Мария Пиа. Спустя минуту на лестнице послышались медленные тяжелые шаги, и появилась Роза Веспи. Генри потрясли произошедшие в ней изменения. Веселое круглое лицо стало белым и осунувшимся, а черные глаза в тусклом свете были полны боли и отчаяния.

Голосом, который после шепота Марии показался пугающе резким, Роза спросила:

– Чего вы теперь хотите? Почему не оставите нас в покое?

– Прошу простить, синьора, – ответил Генри, – и принять мои глубочайшие соболезнования. Я принес вам это. От баронессы фон Вюртбург. Она просила передать, что молится за вас.

– Очень любезно с ее стороны, – произнесла Роза без малейшего выражения, взяла цветок и положила его на каминную полку.

– А также, – продолжил инспектор, – я хотел вернуть вам вот это.

Он положил на стол узелок из носового платка и развязал, продемонстрировав вдове его жалкое содержимое.

Роза мельком взглянула на кучку предметов.

– Значит, они все же решили его не грабить, да? Мы должны быть за это благодарны.