Ловцы душ. Исповедь - Елена Богатырева Страница 63

* * *

На улице она отпустила его и спросила:

— Так чем я тебя напугала?

— Ты сделалась на себя не похожа. Марина позвала меня. Казалось, что тебе больно или страшно. Но мы не могли вывести тебя из этого состояния.

Они долго шли молча, пытаясь поймать машину, прежде чем Костя спросил:

— Как насчет летучих мышей?

— Нет, — отозвалась Лариса. — Об этом — ничего. Но я теперь знаю, что нужно делать.

— Что же?

— Нужно найти их. Полину, Лешку, Данилу. Мы должны собраться вместе.

— Зачем?

— Пока не знаю, но уверена: когда мы соберемся, то разгадаем сразу все загадки.

— Откуда ты это знаешь?

— Мне сказали, — ответила она улыбаясь.

Пока они ехали в машине, Костя украдкой посматривал на Ларису и пытался понять, что же его тревожит? Она изменилась. Говорила иначе и даже двигалась по-другому. Но разве может человек поменяться за десять минут? Что там снизошло на нее, какое откровение явилось? Но больше всего его беспокоила ее последняя выходка. С чего она вдруг схватила его под руку и дала понять Марине, что они не просто случайные знакомые? У самого подъезда он все-таки решил спросить об этом.

— Я вот все хочу спросить… — начал Костя, но посмотрел на Ларису и осекся.

Она беззвучно смеялась.

— А я все думаю, когда же ты об этом спросишь?

— Тогда объясни, зачем…

— Наверно, эта женщина когда-то была в тебя влюблена. Ты, может быть, тоже, но что-то у вас не заладилось. Так?

— Ты угадала.

— Ну так не стоит снова подавать ей надежду в тот момент, когда она уже смирилась. Она не принесет тебе счастья. Она стала ведьмой, а значит, разучилась любить…

— А ты? — вырвалось у Кости.

— А я не разучилась, — ответила Лариса, быстро поцеловала его в щеку и, пока он не опомнился, потянула в подъезд. — Смотри, у Николая Савельевича еще свет горит. Пойдем скорее…

Костя поднимался за Ларисой по лестнице след в след, и ему почему-то казалось, что его шансы за этот вечер необыкновенно возросли…

* * *

У постели Марты Нина Анисимовна провела без сна уже почти целые сутки. Врач заходил редко, прятал глаза. Молоденькая сестричка смотрела виновато. Все это было похоже на приговор. Наверно, нужно было непрестанно обращаться к Богу или читать молитвы, но у нее не было ни абсолютной веры, ни уверенности, что это поможет…

Она прожила слишком длинную жизнь. В ней были счастливые минуты, когда, даже не поднимая головы, можно было сказать с уверенностью, что в небе парят целые стаи ангелов, ибо что же иное, как не их пение, наполняло жизнь вселенской радостью и великим смыслом. Но были в ее жизни часы, дни и целые недели, когда она близоруко всматривалась в пелену облаков или, напротив, в лубочную голубизну, наполненную искрящимся солнцем, и понимала: небо пусто. Нет никакого высшего смысла во всем, что творилось, одна только бесцеремонная несправедливость заправляла всем. Все призывы были напрасны, и сердце изверилось…

Теперь же от отчаяния ее ограждало лишь собственное сердце, не желавшее мириться ни с очевидным, ни с неизбежным. Сердце, где затаилась призрачная надежда, которая умирает последней. И ей нечего больше было предложить Марте.

Большое кресло она поставила рядом с ее кроватью и вот уже целую вечность держала ее за руку, пытаясь отыскать те единственные слова, которые смогли бы помочь ей вернуться.

И вдруг ей показалось…

* * *

Внизу, в приемном покое, плакала пятилетняя девочка. В детском саду ей сделали прививку, а вечером поднялась температура — тридцать девять и девять. И очень разболелась голова. А на месте укола вздулась огромная красная шишка. Мама растерялась и привезла ее в ближайшую больницу. Но оказалось, что эта больница — только для взрослых, и нужно ехать совсем в другую, очень далеко. Им пообещали машину, но машина слишком долго не приезжала, а девочка плакала все это время, обхватив мамину шею руками и прижавшись своей горячей щекой к ее щеке. Ей не хотелось расставаться с мамой… И очень болела голова…

* * *

Во двор въехала машина скорой помощи. Молодая девушка выпрыгнула из кабины и направилась к входу. Настроение у нее было распрекрасное. Практика заканчивалась, девчонки ждали наверху, и сегодня, наконец, они соберутся всей своей веселой компанией. Шофер всю дорогу сыпал анекдотами, и теперь ей словно смешинка в рот попала — она готова была смеяться по каждому поводу и даже без него. На полдороге к зданию больницы она замедлила шаг. Странный старикан бродил под окнами и что-то бубнил себе под нос. Девушка прислушалась и прикрыла рот руками, чтобы не покатиться со смеху.

«Девочка моя, — шептал старик, — милая моя девочка…»

* * *

Нине Анисимовне показалось, что по палате почти неуловимо пронесся легкий ветерок. Едва заметно качнулись занавески. Лист бумаги на столе чуть вспорхнул. Она тряхнула головой. Неужели последствия бессонной ночи? Огляделась. Форточки закрыты, дверь тоже. Но воздушная волна прошла снова. На этот раз — явственно ощутимая. «Этого не может быть, — сказала себе Нина Анисимовна, — но если бы у меня в руках была свеча, то она несомненно бы погасла… А это значит… Он пришел!»

Неуверенной походкой, пребывая в сильнейшем волнении, она подошла к двери и выглянула в коридор. Там никого не было. Лишь из комнаты медсестер доносился веселый смех практиканток…

— …а внизу, у самого нашего подъезда, — хохоча, рассказывала девчушка, — ходит дедок и бурчит: «Девочка моя, милая моя…»

— Представляю я себе его девочку, — хихикала в ответ другая. — Милая такая, морщинистая и сварливая!

— А может, это он внучке? — откликнулась третья.

— Ой, мамочка родная, — спохватилась четвертая. — Там ведь девочка внизу с температурой! Я им транспорт пообещала…

* * *

Мама плакала вместе с девочкой. Ей тоже не хотелось расставаться с дочкой. Она представляла ее одну, на больничной кровати, без любимого плюшевого мишки и заливалась слезами. Да и машину все не давали. Забыли они там про них, что ли? Мама даже не заметила, когда дочка перестала плакать.

— Мамочка, пошли домой. — Девочка разжала ручки, слезла с маминых колен и потянула ее за руку.

— Что ты, глупенькая, мы сейчас поедем в больницу.

— Не хочу в больницу, у меня уже все прошло.

«Боится, маленькая моя», — с тоской подумала мама.

— Так быстро пройти не может, — сказала она девочке сквозь слезы, снова усадила ту на колени и обняла.

— А у меня прошло, — не сдавалась девочка и вырывалась. — Пойдем!

Мама пощупала лоб дочки. То ли жар спал, то ли она просто больше его не чувствует…