В плену Левиафана - Виктория Платова Страница 63

Так и есть, рот Себастьяна снова превращается в щель; в нее вот-вот протиснутся воспоминания о Даджи — такие же миниатюрные, такие же пушистые, как она сама. Затаив дыхание, Алекс ждет.

Минуту, две, пять.

Ничего не добившись от щели, Алекс решает скорректировать вопрос:

— У вас с Лео была кошка по имени Даджи. Вы ее помните?

С лицом Себастьяна творится что-то неладное. Если до вопроса о кошке оно выглядело изможденной копией лица Лео, то теперь говорить о сходстве не приходится. Теперь перед Алексом покачивается физиономия завсегдатая психиатрических клиник. Слабоумный идиот. Или это тождественные понятия — слабоумный и идиот?

В психиатрии Алекс не силен.

Ротовая щель расширяется, в нее без труда могли бы пролезть не только воспоминания о Даджи, но и сама Даджи. Конечно, это преувеличение. Гипербола, как сказала бы Кьяра. Интересно, понравился бы ей оборот речи, наскоро сочиненный Алексом, или нет?.. Щель, между тем, наполняется слюной, удержать ее Себастьян не в состоянии, и она стекает по подбородку, пузырится в уголках губ.

— Вот черт!..

В голосе Алекса сквозит раздражение, совсем не такой реакции он ожидал от Себастьяна. Как поступила бы на его месте святая Паола?

Утерла бы льющиеся потоком слабоумные слюни.

Так поступил бы любой (исключение составляет лишь Кьяра, которая ни за какие коврижки не стала бы возиться с идиотом). Так должен поступить и Алекс, в конце концов, это всего лишь слюна, а не дерьмо или что-нибудь похуже. Что может быть хуже дерьма?

Сам Себастьян. Не святой и не подлая душонка, и даже не мумия, и даже не растение (обильное слюноотделение им не свойственно).

— Вот черт, — еще раз повторяет Алекс. На этот раз уже без раздражения.

В закутке за ширмой полно скатанных в рулоны бумажных полотенец. Схватив первый попавшийся рулон, Алекс возвращается к креслу и принимается обтирать рот Себастьяна. На лицо, так ужасно переменившееся, он старается не смотреть. Оказаться в ледяной могиле со слабоумным идиотом — не самое хорошее начало воскресного дня. Ну да, сегодня воскресенье, выходной. И в лучшем случае Алекса хватятся лишь завтра, в начале рабочей недели, когда он не придет на работу в свой маленький магазинчик. Алекс всегда был дисциплинированным работником, об этом хорошо известно синьору Пьячентини. Он никогда самовольно не покидал магазинчик, а свои отгулы обсуждал с хозяином заранее. Так почему бы синьору Пьячентини не забить тревогу по поводу отсутствия продавца? Наверное, так он и поступит. А там, прослышав о лавине, и спасатели подтянутся. Чем Алекс собирался заняться в это воскресенье?

Поваляться в кровати подольше, заполнить несколько QSL-карточек, постричь ногти, встретиться с Ольгой и прогуляться по окрестностям, если она вдруг позвонит ему (лучше бы не звонила!). Остаток вечера будет отдан на откуп телевизору, а начало ночи — радиопередатчику, на этом повестка дня исчерпывается. Никаких глобальных дел на сегодня не запланировано. А ведь он мог метнуться в Тренто, съездить в Больцано, навестить родителей в Вероне. Алекс совсем не ценит время и не страдает от отсутствия новых впечатлений, а это в корне неправильно. Стоит ему только выбраться отсюда — все будет по-другому.

Совсем по-другому.

Когда же кончатся чертовы слюни?

Оторвав очередной кусок от бумажного полотенца, Алекс не выдержал и бросил взгляд на лицо вновь испеченного идиота. Ту его часть, что находилась выше рта. И случайно, совершенно случайно увидел глаза Себастьяна. Холодные и ясные, они выдавали в сидельце человека недюжинного ума, способного не только управлять яхтой и дергать за кольцо парашюта. Но и в принципе придумать столь жизненно-необходимые человечеству вещи, как яхта и парашют. И множество других вещей, множество теорий — научных и философских. Фабулу для романа столетия. Человеку с такими пронзительными, умными глазами многое по плечу. И сидящий в кресле Себастьян стремительно отдаляется от наскоро придуманного Алексом образа слабоумного идиота, оставляя юношу в растерянности — к чему был весь этот спектакль, вся эта дурацкая придумка со слюнями?

Иногда матерые преступники, чтобы избежать наказания, симулируют душевную болезнь, об этом Алекс знает от Кьяры. Себастьян тоже ведет себя подобным образом, но ведь он не преступник! И у Алекса нет причин сомневаться в его болезни, не душевной, — физической. Полностью обездвиженный человек не в состоянии совершить никакого преступления. Он может грезить о преступлении, строить планы, но вряд ли эти планы во что-нибудь выльются. Во всяком случае, у синьора Марчелло, жаждущего утянуть на тот свет как можно большее число народу, не получилось ровным счетом ничего. Но что скрывается за странной эскападой Себастьяна, что послужило толчком для нее?

Алекс спросил о кошке.

Вопроса невиннее и придумать невозможно. Если кошка — всего лишь кошка. А если, сам того не подозревая, Алекс случайно угодил в воспоминания, не слишком приятные для Себастьяна? Помнится, Лео сказал ему когда-то: «Есть вопросы, которых лучше не касаться. И их больше, чем ты думаешь». Ах, да, первая реплика принадлежала самому Алексу, Лео лишь дополнил ее, но сути дела это не меняет. Жаль, что Алекс не слишком умен, вот если бы на его месте сейчас оказалась Кьяра! Уж ей-то удалось бы вывести Себастьяна на чистую воду или хотя бы приблизиться к пониманию ситуации. Но ведь Кьяра и была здесь!

Черт.

«Здесь» — совсем не обязательно в мансарде. Возможно, все ограничилось вторым этажом, как и во время визита Алекса. Лео просто не пустил его наверх, отговорившись тем, что мансарда еще не обустроена. Алекс не стал настаивать, но надо знать Кьяру. Для его сестры не существует слова «нет», отказ Лео лишь раззадорил бы ее. И она проникла бы в обитель Себастьяна не мытьем, так катаньем.

Пока Алекс рассуждает о Кьяре (знакомы ли они с несчастным братом Лео? И какой спектакль тот разыграл перед ней?), Себастьян в очередной раз корректирует свой образ. Он больше не самый светлый ум эпохи, но и не слабоумный идиот, слюноотделение прекратилось само собой. Все возвращается на круги своя, перед Алексом снова возникает тот самый Себастьян, к которому он успел привыкнуть за последние пару часов.

Теперь уже молодой человек не так уверен во внезапных метаморфозах мумии, быть может — всему виной свечи? В их колеблющемся, неверном свете так легко принять желаемое за действительное, вообразить себе невесть что! Единственное, чему можно доверять, — мощный луч полицейского фонарика, но ведь Алекс не изверг. Не один из друзей Кьяры, для которых все средства хороши, — лишь бы выбить показания. И он не станет тыкать в лицо Себастьяна «Mag-Lite’ом» ради сомнительной истины.

Пусть все остается, как есть.

Решив это про себя, Алекс машинально протер подбородок Себастьяна, спустился ниже, к шее и кадыку. И даже — на всякий случай — отогнул край красного свитера, чтобы очистить от слюны ключицы.

И замер.

Так потрясла его открывшаяся взгляду картина. На неверный свет свечей ее не спихнешь. Там, за воротником, таилась та же полоса, что прервала жизнь Джан-Франко. Та же полоса, что предшествовала смерти синьора Тавиани. Но если в первом случае речь шла о перерезанном горле, а во втором — о красном маркере, то сейчас Алекс не отрываясь смотрел на нечто, отдаленно напоминающее след от ожога. Или — от незатянутой до конца петли. Как будто Себастьяна хотели придушить, накинув на шею тонкую веревку и подтянув ее чуть вверх, — но в самый последний момент передумали.