Гоморра - Роберто Савьяно Страница 63

В январе 2003 года Де Фалько приговорили к пожизненному тюремному заключению за организацию убийства дона Пеппино Дианы. Во время чтения приговора меня разобрал смех. Я с трудом удержал себя в руках. То, что происходило в зале суда, можно было назвать не иначе как абсурдом. Адвокатом Нунцио Де Фалько выступал Гаэтано Пекорелла: занимая пост президента Судебной комиссии палаты депутатов, он при этом защищал одного из влиятельнейших боссов каморристской картели Казале. Меня забавляла степень могущества кланов, им удалось преодолеть законы природы и непреложные истины мира сказок. Волка защищала овечка. [54]Наверно, у меня от усталости начался бред или просто сдали нервы.

Прозвище Нунцио Де Фалько написано у него на лице. Он и правда похож на волка. На фотографии, сделанной в полиции, можно рассмотреть: вытянутое лицо с редкой жесткой бородой, напоминающей ощетинившегося ежа, и остроконечными ушами. Вьющиеся волосы, треугольный рот и смуглая кожа. Вылитый оборотень из фильма ужасов. Местная газета, та самая, что писала о связи дона Пеппино с кланом, посвятила первые страницы Волку как неутомимому любовнику, мечте всех женщин от мала до велика. Заголовок на первой полосе газеты от 17 января 2005 года весьма красноречив: «Нунцио Де Фалько — король распутников».

«Казаль-ди-Принчипе (провинция Казерта)

Они не красавцы, но все равно привлекают женщин своим статусом боссов. Так уж сложилось. Если бы надо было составить рейтинг боссов-плейбоев всей провинции, то первое место разделили бы двое многократно судимых каморристов из Казаль-ди-Принчипе, особой красотой не блистающих, хотя, казалось бы, лидером должен был быть самый неотразимый из всех, а это, без сомнений, дон Антонио Барделлино. Впереди же Франческо Пьяченти, сиречь Носач, и Нунцио Де Фалько, сиречь Волк. По слухам, у первого было пять жен, а у второго семь. Конечно, мы считаем не только официальные браки, но и гражданские, продолжительные отношения, приведшие к появлению детей. У Де Фалько, если верить нашим источникам, по меньшей мере двенадцать детей от разных женщин. Любопытно, что итальянками он не ограничивался. Одна его подруга была испанкой, другая англичанкой, третья португалкой. Даже когда боссы находились в бегах, то в каждом новом месте заводили семью. Как моряки? Практически (…) Не случайно во время процессов по их делам в суд вызывали в качестве свидетелей некоторых их женщин, всегда очень красивых и элегантных. Довольно часто именно слабый пол становился причиной заката боссов. Не раз бывало так, что женщины косвенно способствовали поимке особо опасных главарей. Однажды сыщики выследили одну из них, и это привело к аресту самого Франческо Чиччарьелло Скьявоне (…) В общем, женщины и для боссов — одновременно отрада и крест».

Перемирие между кланами было достигнуто ценой жизни дона Пеппино. Это предположение высказано и в приговоре. Воюющие стороны пришли к некоему соглашению и подписали его кровью дона Пеппино. Из священника сделали козла отпущения и принесли в жертву. Убийство разом избавляло кланы от головной боли и вдобавок отвлекало внимание следователей от их деятельности.

Я слышал о друге молодости дона Пеппино по имени Чиприано, он написал целую речь в защиту погибшего, которую собирался произнести на похоронах, своего рода ответ на дискуссию о личности священника, но в то утро не смог даже рукой пошевелить. Он уехал с юга много лет назад и теперь жил в окрестностях Рима, пообещав себе никогда больше не ступать на землю Кампании. Мне рассказали, что, узнав о смерти друга, он от горя надолго слег. Когда я пытался расспросить о нем у его тети, она в ответ твердила мне одну и ту же фразу убитым голосом: «Он ушел в себя. Чиприано ушел в себя».

Время от времени кто-то уходит в себя. Здесь такое довольно часто случается. Когда я слышу это выражение, то сразу вспоминаю Джустино Фортунато, который в начале XX века решил разведать обстановку на хребте южной части Апеннин и провел в пути несколько месяцев, обошел все города и деревни, останавливался на ночлег у простых батраков, выслушивал мнения озлобленных крестьян, чтобы узнать голос и запах «южного вопроса». Позже, став сенатором, он периодически возвращался в те края и расспрашивал о встреченных им ранее людях, о тех, что были настроены наиболее воинственно и помогли бы ему в осуществлении политических реформ. Но часто их родственники отвечали: «Он ушел в себя». Уйти в себя, замолчать, онеметь, поддаться желанию спрятаться от внешнего мира и перестать понимать, знать, делать. Перестать бороться. Выбрать отшельничество, когда необходимость принять реальность уже вот-вот готова поглотить тебя. Чиприано тоже ушел в себя. Местные жители мне рассказывали, что все началось с собеседования по поводу вакансии начальника отдела кадров в одной фирме из Фрозиноне, занимающейся грузоперевозками. Читая вслух его резюме, менеджер остановился на месте проживания.

— А, я понял, откуда вы! Тот знаменитый босс ведь оттуда… Сандокан, верно?

— Нет, это родина Пеппино Дианы!

— Кого?

Чиприано встал и вышел. Он стал зарабатывать на жизнь, открыв в Риме газетный киоск. Мне удалось выяснить адрес его матери, я столкнулся с ней совершенно случайно: мы стояли рядом в очереди в магазине. Должно быть, она предупредила сына о моем приходе, потому что на мои звонки по домофону он не отвечал. Думаю, он догадывался, о чем я хотел поговорить. Но я не уходил и терпеливо ждал — готов был заночевать у него под дверью, если бы понадобилось. Наконец он все же решил спуститься. Неохотно поздоровался. Мы пошли в небольшой парк у дома. Сели на выбранную им скамейку, Чиприано открыл тетрадь в тонкую линейку, как в начальной школе, и я увидел его обличительную речь, написанную от руки. Может статься, на тех страницах был почерк и дона Пеппино. Спросить я не решился. Эти слова должны были бы принадлежать им обоим. Но все пошло не так. Киллеры, смерть, клевета, глубокое одиночество. Он начал читать тоном монаха-еретика, при этом жестикулируя как дольчинианец, возвещающий на улицах Апокалипсис:

«Люди, мы не можем допустить, чтобы наша земля стала землей каморры, новой Гоморрой, которую надо сокрушить! Люди каморры, — не животные, а именно люди, как и все, — мы не можем допустить, чтобы то, что в других местах считается законным, черпало бы здесь свою незаконную энергию, мы не можем допустить, чтобы где-то возводилось то, что здесь разрушается. Обращайте в пустыню участки со своими виллами, не позволяйте идее вседозволенности становиться между тем, кто вы есть, и тем, кем хотите быть. По воле ГОСПОДА на Содом и Гоморру с небес полились огонь и сера, уничтожив оба города, равнину, всех жителей и всю растительность. „Жена же Лотова оглянулась позади его и стала соляным столпом“ (Быт. 19, 12–29). Мы должны побороть страх перед превращением в столп и рискнуть повернуться и посмотреть, что происходит вокруг, какая кара постигла Гоморру: тотальное разрушение, восприятие жизни, как суммы или разности ваших экономических операций. Вы не видите, что мы живем в Гоморре, не видите этого? Вспомните: „…увидят серу и соль, выжженную землю, где уже ничего не посеешь и не вырастишь, где не взойдет никакая трава, словно это Содом и Гоморра, Адма и Цевоим, города, уничтоженные ГОСПОДОМ в гневе и ярости“ (Второзаконие 29:22). Ваша жизнь зависит от чьего-то „да“ или „нет“, вы умираете, подчиняясь приказу или чужому выбору, десятилетия проводите за решеткой ради получения права на смерть, зарабатываете кучи денег и вкладываете в дома, где не будете жить, в банки, куда никогда не зайдете, в рестораны, которыми не станете управлять, в фирмы, главой которых не станете; вы распоряжаетесь правом на смерть, пытаясь подчинить себе жизнь — эту жизнь вы проводите, прячась в подземных бункерах и окружив себя телохранителями. Убиваете и умираете сами на шахматном поле, где король не вы, а тот, кто пользуется вами, заставляет вас есть друг друга до тех пор, пока некому уже будет поставить шах и на поле останется лишь одна пешка. И ей окажетесь не вы. Вы перевариваете здесь то, что поглощаете, а выплевываете далеко отсюда, поступаете как птицы, кормящие птенцов изо рта отрыгнутой пищей. Но вы кормите не птенцов, а хищных ястребов, на самом деле вы не птицы, а буйволы, по собственной воле готовые погибнуть там, где кровь и могущество определяют победу. Пришло время перестать быть Гоморрой…»