Падчерица Синей Бороды - Нина Васина Страница 63

– Релятивист.

– Да, что это такое, понимаешь? – вытирает глаза Пенелопа. – Или играешь на сложно проговариваемых словосочетаниях, чтобы поразить воображение слушателей?

– Я знаю, что это такое, но объяснить сложно. Понятно это может сделать только Гадамер, – отмахивается Алиса и добавляет: – Мог…

– Но ты победила, победила со своим гносеологическим релятивизмом, ой, держите меня, видела их морды?.. Нет, тебе определенно надо подвязаться на адвокатском поприще!

– Нет, – категорично заявила Алиса и, пока они спускались по лестнице, одевались, выходили из здания и шли к стоянке, громко высказала все, что она думает о судейских чиновниках, употребила два десятка нелестных прилагательных и восемь неприличных слов, а после, когда помолчала в машине и набралась сил, два часа стреляла в тире по мишеням.

В четверг ветер сменился, к вечеру потеплело до нуля.

В пятницу под утро от теплого атлантического циклона дрожали стекла в окнах, и как кувыркался теплый ветер-акробат, в Париже было слышно даже за закрытыми шторами.

Пенелопа поднялась рано, ушла еще затемно, в семь пришел Колобок, в восемь – Чучуня, она сразу включила автоответчик и занялась работающим круглосуточно факсом.

Алиса два часа наблюдала, как Колобок убирает прачечную. Сначала она не понимала, что отвлекает его внимание – Колобок иногда присаживался и долго что-то разглядывал на полу. В один из таких моментов Алиса тоже присела рядом на корточки, обшарила глазами паркет в радиусе полуметра, но ничего не обнаружила, даже пыли, потому что уборщиком Колобок был ужасно исполнительным.

Она наугад накрыла растопыренной ладонью пол, Колобок осторожно подвинул ее указательный палец к ладони. Вычислив таким образом приблизительное место его внимания, Алиса подвинула ладонь. Колобок резко встал и забормотал что-то беспокойно, а когда и Алиса разочарованно поднялась, взял ее ладонь и тщательно вытер сначала влажной тряпкой с запахом нашатыря, потом сухой. Алиса ладонь не отняла, стояла, не шевелясь, слушала, как хрустят резиновые перчатки, и всматривалась в его сосредоточенно насупленный лоб. Осмотрев ладонь после протирания, Колобок не успокоился, протащил Алису за руку к пылесосу и еще пропылесосил.

Алисе стало тоскливо.

К десяти в прачечной появилась зареванная женщина с персидской шалью, такой древней, что пальцам было боязно в нее провалиться.

Расстелив на ковре в холле цветной шелк, кое-где вышитый птичками и листьями, Алиса вдруг загрустила по маминому шитью, по запахам тканей в ее мастерской, по тонким исколотым пальцам в кольцах и браслету из широкой полоски шерсти чуть повыше запястья, куда на примерках втыкались булавки.

– Видите? – всхлипывала женщина. – Ничего нельзя сделать, да?..

Алиса обшарила глазами шаль, но ничего не заметила. Кое-где шелк так истончился, что сквозь него просвечивались краски ковра.

– Сигаретой, представляете! Он специально это сделал!

Алиса подняла шаль и на просвет увидела в углу дырочку с обгоревшими краями.

– Милочка, – посочувствовала Чучуня, – вам в штопальную какую-нибудь надо, в ремонт одежды, а мы только чистим!

– Я не хочу, чтобы вы ее штопали! Я хочу, чтобы вы уничтожили этого гада, который прожег мою шаль прямо в месте второго солнцестояния!

– Ну знаете!.. – Чучуня отшатнулась от разъяренной женщины. – Что мы вам, киллеры, что ли?

– Вы не понимаете. – Женщина достала увеличивающее зеркальце и поднесла к нему кончик шали с дырочкой: – Видите?

Стукнувшись головами, Чучуня и Алиса таращились в зеркало, потом посмотрели друг на друга.

– Что?.. – взволновалась женщина. – Вы разве не видите? Эта дырочка в форме сердца!

– Пойду принесу чаю, Колобок, наверное, уже заварил, – ретировалась Чучуня, бросив Алису.

– Это не сердце, – заметила равнодушно Алиса. – Это голова змеи. Кобры.

– Силы небесные!.. – скомкав шаль, которая почти вся поместилась у нее в руке, женщина посмотрела на Алису с ужасом обреченного человека. – Вы гадаете?

– Я? Нет, но… А вы – гадалка? – догадалась Алиса.

– Да. И эта шаль – моя судьба. На ней вся моя жизнь! И какой-то поганый слюнтяй, называющий себя колдуном, прожег ее головой змеи как раз в месте второго солнцестояния! Я вас прошу, если вы не можете его уничтожить, просто войдите в доверие и соберите для меня немного его волос – их можно снять с расчески, и слюны – можно просто стащить зубную щетку! Это ведь не слишком сложно, а?

Выглянув из комнаты отдыха, Чучуня поймала взгляд Алисы, покрутила пальцем у виска, потом позвала сладким голосом:

– А вот и чай готов!

– Знаете, что мы сделаем, – предложила Алиса, незаметно подмигнув Чучуне. – Мы заштопаем эту дырочку.

– Невозможно, – категорично отказалась женщина, сгорбившись над парящей чашкой. – Чужие нитки на моей шали – невозможно…

– А мы не нитками. Это ваш природный цвет волос? – Алиса тронула рыжую прядку у виска женщины.

– Да, а что? О! – лицо посетительницы озарилось пониманием и восхищением. Потом озарение медленно стекло, его заменило беспокойство. – Ничего не получится. Я никогда с ней не расстаюсь. Я не могу ее оставить.

– И не надо. Я все сделаю при вас.

– Я не могу отдать ее чужому человеку в руки! – обреченно качает головой женщина. – Она изменит вашу судьбу, этого нельзя делать.

– Но хотя бы иголкой я могу касаться шали?! – завелась Алиса.

И вот женщина выдернула у себя несколько волос, сняла сапог, подняла юбку и спустила чулок. Поставив ступню на журнальный столик, она замерла в кресле, откинувшись и артистично закрыв страдающее лицо ухоженной кистью в перстнях. Теперь она была почти вся укрыта шалью, а прожженный уголок лежал на ее коленке, как на мячике для штопки. Алиса вдела в иглу первый волосок, примерилась, чуть касаясь кончиком указательного пальца обнаженной кожи в крошечной дырочке, и услышала, как по телу женщины проходит дрожь. Тогда Алиса решилась и уколола коленку кончиком тонкой иглы с заправленной рыжей волосинкой. Сладострастный легкий стон.

– Ладно, – сказала Алиса. – Сидите спокойно, я кое-что подготовлю, и через две минуты начнем штопать.

– Вы не должны оставить на шали своей слюны! – встрепенулась женщина. – Ни капельки!

– Ну что вы, как можно!..

– И крови! – дернулась она еще раз. – Как же я забыла о крови!

– А вашу кровь можно оставить? – поинтересовалась Алиса.

– Мою можно, а что?

– Ничего, просто вы так дергаетесь…

Алиса вырезала из туалетной бумаги кружок, подложила его на колено под дырочку, и первые стежки по ее кромке, по кругу, захватили и ткань, и бумагу. Потом на месте дырочки бумага была вырвана, началась штопка. Мама любила штопать, она мастерски подбирала оттенки ниток и, ловко орудуя иглой, иногда пела, а иногда объясняла: «Сначала кладем ровные ряды, вот так: туда-сюда, туда-сюда. Потом проводим нитки перпендикулярно и тоже рядами, как будто плетем циновку, помнишь, Алиска, как мы плели с тобой коврики из камыша? Иголка прячется под одну нитку, она ее боится, а сверху следующей ложится – не боится. Вот так: боимся – не боимся, боимся – не боимся, подгоняем плотней. Следующий ряд – все наоборот: где боялись, там не боимся, проводим иголку сверху волоска, потом снизу следующего… Знаешь что, я сплету тебе пугалочку из моих волос! Пугалочка? Это такая малюсенькая циновка из волос, а посередине вышью желтым шелком лисью мордочку. Когда приснится страшный сон или захочешь избавиться от неприятностей, скажешь шепотом пугалочке, и все забудется, как не было… Какая же ты, Алиска, неловкая, ну ничего, вспомнишь меня когда-нибудь в разлуке и не заметишь, как заштопаешь носок, и еще сама удивишься, как хорошо получится!»