Загадка о морском пейзаже - Антон Кротков Страница 63

Вначале Штукельберг хотел послать одного из своих офицеров разобраться, но в конце концов решил ехать сам, заранее предвкушая, как полицейские чиновники станут лебезить перед ним, когда он явится в их вонючую будку во всем блеске золотых эполет, при орденах.

Штукельберг был уверен, что решит дело за пять минут. Явившись в околоток, он с усталой самоуверенностью представился околоточному надзирателю и его заместителю, после чего потребовал выдать ему провинившегося вестового. Но полицейские чины вместо того, чтобы без промедления выполнить просьбу столь важной персоны, затеяли непонятную волокиту, предложив ему прежде ответить на их вопросы.

Штукельберг сорвался.

– Или через три минуты мой вестовой будет сидеть в коляске, что стоит у входа в вашу псарню, или я закажу изготовить из ваших полицейских жетонов ошейник для своего мопса! Советую поторопиться, если не желаете потерять работу и пенсию.

* * *

Анри не сразу вступил в разговор с кавторангом [32] . Он всегда предпочитал, когда была такая возможность, вначале присмотреться к противнику со стороны. Понаблюдать за тем, как подозреваемый ведет себя в критической ситуации. Чтобы выяснить его уязвимые места и «внезапно атаковать во фланг».

Накинув на себя шинельку и нахлобучив картуз городового низшего разряда, Вильмонт сидел в сторонке, словно дожидаясь приказаний своего начальства. Он видел, как уверенной походкой с улицы вошел любимец гельсингфорских дам, успешный карьерист и кавалергард во флотском мундире. Статный человеколев с пышной растительностью на благородном лице так и просился на парадный портрет, наглядно подтверждая то неписаное правило, что высокую должность можно получить если не за красивые глаза, то за красивые усы – в зависимости от вкусов начальства. То, что украшало нижнюю половину лица командира царской яхты иначе как произведением искусства нельзя было назвать: сросшиеся в единое целое усы и борода образовывали ожерелье для мужественного раздвоенного подбородка.

Неожиданно напоровшись на сопротивление своей воле, привыкший к безусловному подчинению сотен людей, Штукельберг взорвался, как врезавшаяся в препятствие самоходная мина. Со стороны это напоминало безжалостную бомбардировку с моря застигнутого врасплох прибрежного городка. Оскорбления сыпались на втянутые в плечи головы полицейских, как разрывные снаряды.

– Что за бардак! Это не полицейская часть, а публичный дом! – орал золотопогонный хам, и кончики его усов гневно дрожали. – Немедленно приведите сюда моего вестового или пеняйте на себя!

В конечном итоге у проинструктированных жандармами уличных стражей порядка не выдержали нервы, и они сдали грозному морскому начальнику его вестового. Везувий тут же потух. Остатки изливающегося из него недовольства обратились в сторону провинившегося слуги.

– Ну? – вопросительно-строго протянул Штукельберг и так посмотрел на вестового, что тот сразу весь съежился.

Денщик начал лепетать, что сам плохо понимает, за что его задержали, но хозяин жестко перебил паренька:

– Дураков и в алтаре бьют! Видать, забыл ты, братец, у кого служишь. Подвел ты меня… Ну пошли…

Последняя фраза прозвучала едва прикрытым приговором провинившемуся. Ссутулив плечи, денщик обреченно поплелся к выходу. Штукельберг, не прощаясь, направился за ним следом. Наступил подходящий момент для «фланговой атаки». Анри скинул с плеч заскорузлую шинельку, представ перед царским шкипером в полной жандармской форме. И шагнул наперерез кавторангу.

– Эдвард Александрович, прошу вас немного задержаться.

Штукельберг слегка склонил голову и удивленно глянул на неожиданное явление круглым голубиным глазом, однако не остановился.

– В мои планы не входит разговаривать с вами, – надменно произнес он.

Но тут хлопнула входная дверь, и старые половицы заскрипели под тяжестью двоих рослых атлетов. На этот раз жандармы Кошечкина не опоздали. Один из них, поигрывая тросточкой, встал у двери. Второй сунул руку в правый карман своего полупальто и шагнул навстречу Штукельбергу.

– Что это значит?! – краснея, начальственно рявкнул моряк.

Вильмонт вкрадчиво поинтересовался:

– А почему вы не спросили своего вестового: выполнил ли он ваше поручение?

– Вас это не касается!

Штукельберг попытался прорваться через преградивших ему путь мужчин. Он еще не верил, что чья-то рука посмеет коснуться его – царского любимца! Когда же это все-таки произошло, высокопоставленный офицер быстро сник. Правда, он еще пытался хорохориться: обещал сгноить на каторге подлецов, но уже без прежней уверенности.

Анри показал Штукельбергу изъятое у его вестового письмо.

– Это вы писали?

– Я же уже сказал вам, что общение с вами не входит в мои планы, – упрямо повторил моряк, еще трепыхаясь в железных объятиях лучших волкодавов штабс-ротмистра Кошечкина.

– Меня ждет государь. Вы за это ответите!

Еще недавно такой монументально мужественный, суровый красавец теперь вызывал скорее сочувствие: волосы на его голове растрепались, шов мундира на боку разъехался в напряженной борьбе с жандармами, и в образовавшейся прорехе белела сорочка. Съехавшие вместе с кителем куда-то вбок награды наводили на мысль, что сей господин блещет в жизни не умом, а своими звездами. Иначе он не стал бы в столь критический для себя момент в третий раз повторять как заведенный:

– Я же сказал: общение с вами, сударь, не входит в мои планы!

Снова посыпались угрозы, теперь персонально в адрес Вильмонта:

– Вы рубите дерево не по себе, господин жандарм. Советую вам немедленно прекратить этот бардак. А на ночь приставьте горчичник к затылку. Если же все-таки не одумаетесь, то я вам устрою службу на якутской каторге за триста верст от ближайшего городка. Одичаете там среди отбросов общества и эскимосов, будете меня помнить!

Анри не впервой было выслушивать подобное. Вознося человека на вершины успеха, судьба порой играет с ним злую шутку, приучая к мысли о собственной неуязвимости. Но однажды по душу каждого высокопоставленного изменника и вора являются жандармы и безжалостно сбрасывают его с золотого облака на грешную землю.

– А кровавый понос в Шлиссербургской крепости входит в ваши планы? – жестко поинтересовался Вильмонт. И еще добавил, но уже с недоумением: – Послушайте: неужели вы надеетесь оправдаться? Ведь в этом письме заключена ваша погибель. Вы выдали себя с головой.

В течение нескольких секунд оба офицера пристально смотрели друг другу в глаза, капитан «Полярной звезды» потрясенно оттого, что с ним разговаривают в столь оскорбительной манере, а Вильмонт скорее с любопытством.

До Штукельберга, кажется, наконец, стало доходить, в каком ужасном положении он оказался. Он попросил разрешения закурить. Вильмонт предложил ему свой портсигар и приказал крепко держащим моряка за руки оперативникам отпустить его.