День гнева - Чингиз Абдуллаев Страница 63

Спустя несколько лет Слепнева вызвали в милицию и сообщили,что на допросе Харчиков среди своих знакомых назвал и его, Слепнева, ставшего ктому времени уже капитаном. Слепнев поручился за своего знакомого, и тогодовольно быстро отпустили. Арнольд Григорьевич не забывал благодетеля и частопоявлялся в холостяцкой квартире Слепнева со скромными подарками.

Кончились их странные отношения в середине восьмидесятых,когда Харчикова арестовали по обвинению в валютных операциях, и заступничествоСлепнева уже не могло помочь. А сам он пострадал бы, назови его АрнольдГригорьевич в качестве свидетеля. Но Арнольд Григорьевич не стал этого делать:видимо, понимал, что может навредить бывшему жениху сестры.

Через несколько лет развалился Советский Союз, незадолго доэтого Харчикова выпустили из тюрьмы. В августе девяносто первого не стало иКГБ. И вот однажды Слепнев встретил на улице уже сильно постаревшего Харчикова.Они посидели, поговорили. И с этого дня стали встречаться довольно часто.Слепнев приходил к Харчикову, много пил, зверел, ругал новую власть и новыепорядки. Харчиков слушал, вежливо поддакивая. Однажды Слепнев передал АрнольдуГригорьевичу несколько золотых монет, попросив обменять их на валюту, чтоХарчиков выполнил быстро и аккуратно. Слепнев доверял ему больше, чем коллегампо службе.

И сейчас он ломал голову над тем, как могли сотрудники ФСБтак быстро выйти на их квартиру. Практически за один день вычислить, где раньшепроживала жена Марека. Точно установить, где они находятся. Слепнев долгоразмышлял над всем этим и решил завтра утром все лично проверить.

Арнольду Григорьевичу было уже шестьдесят пять, но он хорошосохранился, не облысел, только волосы стали совсем седыми.

Он был высокого роста, худощавый, под глазами фиолетовыекруги, признак болезни почек.

Слепнев окликнул его, Харчиков зашел в гостиную.

— Мне нужна твоя помощь.

— Что я должен сделать? Ты, Витя, лучше отдохни, горячегочая попей.

— Потом отдохну, — отмахнулся Слепнев, — оружие к тебе вчераМарек привез?

— Привез. Все как ты просил.

— Где оно?

— Не здесь, конечно. В надежном месте. А почему тыспрашиваешь?

— Марек мог остаться в живых. Тогда они его быстро расколюти сюда нагрянут.

— Кхе, кхе, — издал какой-то неопределенный звук АрнольдГригорьевич, то ли захихикал, то ли закряхтел, — не нагрянут. Я ведь тюрягупрошел, волк стреляный. Своего адреса я никогда никому не давал, только тебе иСемке. Семка — мой воспитанник, ему можно. Марек ко мне приезжал на другойконец города. Там у меня однокомнатная квартира, специально для гостей. Усек?Ты хоть и кагэбэшник, а что такое настоящая конспирация, не знаешь. Это когдаволком живешь, никому не веришь. Мне иначе нельзя. Я с золотишком дело имел, свалютой. Мне нельзя светиться. Иначе заметут. А я помереть хочу в своейпостели.

— Завтра выяснишь, что случилось у гаражей, где мы машинуоставили. Узнаешь, что с Мареком. Он живой или нет? У соседок поспрашиваешь,пусть расскажут, что да как.

— Может, Семку послать?

— Нет. Молодого нельзя, сразу заподозрят. Другое делостарик. А ты волк опытный.

— Ну хорошо, хорошо, раз нужно, сделаю. Я тебе когда-нибудьотказывал?

— Оружие нужно достать из твоего тайника. Мне оно уже завтрапонадобится. Сумеешь быстро все провернуть?

— Сумею, конечно. Не беспокойся, не подведу. Я свое делотуго знаю. — Арнольд Григорьевич улыбнулся: — Я тебе не шаромыжниккакой-нибудь. Старшим преподавателем был, без пяти минут кандидат наук. Незамели бы меня тогда, я, может, ректором бы сейчас был. Или министром.

— Министром воровских дел, — усмехнулся Слепнев.

— А ты на меня посмотри и на них. Я их всех по телевизорувидел. Хари воровские. Говорят гладко, а у самих глазки бегают. Они ипо-английски шпарят, и по-русски без бумажек долдонят, а все равно — воры, онии есть воры. Я их на расстоянии чую. Как посмотрю на правительство, вижу — мойконтингент. Их бы взять за шкирку и в лагерь. Вот тогда бы в стране порядокнастал.

— Это я уже от тебя слышал не раз, — поморщился Слепнев.

— А ты не злись, не дергайся. Уж очень все несправедливоустроено. Ну продал я несколько монет или не там деньги менял, где нужно, — мневосемь лет с конфискацией. А эти сопляки всю страну пограбили, и им ничего?Несправедливо это, Витек, очень несправедливо.

— А ты хотел бы занять их место? Сам грабить?

— Конечно. А кто не хочет?! Я бы тогда под боком имелкрасивую бабу, каких по телевизору показывают, был б депутатом или министром.Своруешь рупь — посадят. Своруешь сто — четвертуют. Своруешь миллион —похвалят.

— Ладно, хватит. Развел тут философию, — бросил Слепнев, —тоже мне борец за справедливость, включи телик, сейчас правительство покажут.Они там тоже воруют? Как думаешь?

— Теперь не все, — рассудительно ответил АрнольдГригорьевич, — как молодых прогнали, а стариков набрали, так я сразу заметил,что глаза у этих уже не так бегают. Посидел бы ты в «Матросской тишине» годковпять, сразу бы увидел, кто вор, а кто не вор.

— Спасибо. Я уже свое отсидел, — огрызнулся Слепнев, — ибольше туда не собираюсь. Мои новые документы у тебя?

— Все в порядке. Я же тебе сказал, сделал все, как тыпросил.

— Где-нибудь рядом есть телефон?

— В другой комнате, — показал Харчиков.

— Ты не понял. Я спрашиваю, где-нибудь на соседней улицеесть телефон? Подальше от твоего дома?

— Подальше, — задумался Арнольд Григорьевич, — есть,конечно. На площади. Но туда пехом минут двадцать, не меньше.

— Ничего, дойду. Дай чего-нибудь надеть.

— С ума сошел. Тебя ночью заметут.

— Не заметут. Мне позвонить нужно. Обязательно. И дай мне своютелефонную карточку.

— Заберут тебя, Витек, рисковый ты парень.

— Как-нибудь добегу. Нельзя мне отсюда звонить. Понимаешь,нельзя. Засекут, откуда я говорю, и ночью нагрянут. А я спать люблю крепко.

— Теперь понял, — сказал старик, — но ты не торопись. Чайдопей. Семка внизу стоит, он тебя отвезет.

— Так ты его еще не отправил? — изумился Слепнев.

— Я же говорю, у нас своя конспирация, — ухмыльнулся старик,— он за домом следит. Мало ли что. Может, ты «хвост» за собой притащил.

— Ах ты, старая сволочь, — рассмеялся Слепнев, — нужно быложениться на твоей сестре. Представляю, какие бы у тебя были племянники.