Исчезающие в темноте - Наталья Тимошенко Страница 62

Рита молчала. Ее отец умер слишком молодым, но однажды в старых газетах она нашла большую статью, посвященную ему. Его называли «молодым талантом, лучшим кардиологом больницы» и прочили большое будущее в медицине. Теперь она наконец поняла, каким именно талантом он обладал. И каким обладает она сама. Наверное, ей тоже не составит труда стать лучшим неврологом больницы.

— После его смерти я поклялась, что ты не узнаешь о своем даре, — закончила бабушка.

— Поэтому ты никогда не говорила со мной о том, что произошло тогда в машине? — догадалась Рита. Ей так часто хотелось обсудить это с бабушкой, понять, что и как она сделала, но та всегда уходила от ответа, переводила разговор на другую тему. Со временем она и сама перестала заговаривать об этом. До тех самых пор, пока таким же образом не спасла попавшего в аварию молодого парня. Но и тогда бабушка замяла тему.

— Я не хотела, чтобы ты проявляла к этому интерес. У тебя и так дар самый сильный, никто в нашей семье не умел возвращать к жизни умерших.

— А мой отец… — Рита запнулась, не решаясь спросить то, что хотела. Слишком страшно было услышать ответ. — Он умер тогда же, во время аварии?

Бабушка несколько долгих секунд смотрела на нее, и по ее взгляду Рита уже все поняла.

— Во время аварии погибла только твоя мама, — наконец сказала она. — Ну и я. Саша умер вечером в больнице. Он не получил серьезных травм, но сердце не выдержало.

— То есть… — Рита снова боялась сформулировать вопрос. — Ты могла его спасти?

Вера Никифоровна отвела от нее взгляд и ничего не ответила.

— Он же был твоим сыном.

— Я в первую очередь думала о тебе. Он не слушал меня и из-за этого едва не погубил всю свою семью. Я не хотела, чтобы в случае моей неудачи ты росла в детдоме.

— От одного раза ничего бы не случилось.

— Где один, там и второй. Всегда найдется тот, кому очень нужна будет помощь. Именно с этого и начал твой отец.

— Значит, лучше бы я умерла от пневмонии в роддоме? Хотя, о чем это я? Конечно, ты считаешь, что лучше. Ведь ты не спасла ни дедушку, ни папу.

Бабушка поджала губы.

— Мы не имеем права вмешиваться в законы мироздания, Рита. Кому суждено умереть, тот должен умереть. И ни ты, ни я, ни твой отец не можем менять законы, которые придумали не мы, как бы сильно нам этого ни хотелось.

Рита медленно поднялась из-за стола, словно боялась расплескать те чувства, которые зарождались в ней, как волна в океане, угрожая затопить берег.

Молчать. Ничего не говорить. Сначала все обдумать.

— Рита, куда ты? — спросила бабушка, когда она уже была в коридоре.

— Мне надо подумать, — почти не разжимая губ, ответила она. — Побыть одной и подумать.

— Рита!

«Замолчи! Замолчи, не говори ничего!» — мысленно закричала она, только сильнее стиснув зубы, чтобы не закричать уже вслух.

Скорее выйти. Из квартиры. На свежий воздух. Подальше от бабушки и от правды. Лучше бы ей и дальше не знать ничего.

***

В квартире было невероятно душно. Последние несколько дней погода, словно забыв, что на дворе уже начало сентября, радовала солнечными днями. За то время, что Марк провел в больнице, огромную студию никто не проветривал, и сквозь стеклянную стену она нагрелась до состояния раскаленной сковородки. Поэтому первым делом, едва войдя в квартиру, он распахнул настежь все маленькие окна, которые открывались, и только затем отправился в душ, чтобы смыть с себя впитавшийся в кожу больничный запах.

Он все еще чувствовал себя немного уставшим, хотя голова больше не болела. Наверное, дело было в том, чем его кормили. Врачи почему-то никак не могли поверить в то, что он уже полностью здоров, и все норовили подсунуть ему какие-то скользкие каши и протертые супчики. В маленьком городишке не было даже Макдональдса, из которого Лера могла бы таскать ему приличные гамбургеры.

Выйдя из душа, Марк открыл ноутбук, чтобы заказать себе стейк из ресторана по соседству, но не успел даже загрузить браузер, как раздался звонок в дверь. Он поднял голову, удивленно посмотрев в сторону выхода и не представляя, кто это может быть. С Лерой и Ксенией он расстался пару часов назад, слишком воспитанная Рита наверняка позвонила бы перед тем, как прийти. Тем более они договорились на завтра.

На пороге к его невероятному удивлению стояла Белль. Марк приподнял брови, даже не поздоровавшись.

— Я могу пройти? — поинтересовалась она, глядя на него с вызовом, как будто он с утра уже успел перейти ей дорогу. Волнуется. У нее всегда была такая своеобразная реакция на стресс.

Он молча посторонился, пропуская ее в квартиру, затем запер дверь и вернулся следом за ней. Белль остановилась посреди комнаты, с интересом оглядываясь по сторонам, словно видела всю обстановку впервые, хотя он не делал ремонт и почти не менял мебель с тех пор, как она проводила здесь часы, а то и ночи, когда Франц куда-то уезжал.

— Удивляешься моему консерватизму? — с усмешкой поинтересовался Марк, проходя мимо нее к стулу возле барной стойки. Ее присутствие в этой квартире спустя восемь лет будили в нем странные чувства, заставляя язвить. — Не смог выбросить диван, на котором ты занималась со мной любовью. С возрастом я становлюсь сентиментальным.

— Марк, не надо, — болезненно скривилась Белль, отчего на высоком лбу появилась некрасивая морщинка, которой раньше там не было. — Я пришла не за этим.

— Жаль, тебе вроде нравилось.

Он видел, что она разозлилась, и не смог отказать себе в удовольствии подразнить ее еще немного:

— Хотя едва ли мой любезный братец простит тебе еще одни рога. Особенно опять моего авторства.

— Я пришла, чтобы попрощаться, — перебила она. — Мы уезжаем.

— Хм, — он притворно нахмурился. — С чего вдруг такая честь — личное прощание?

— Мы уезжаем навсегда.

На его лице не дрогнул ни один мускул, хотя ему вдруг показалось, что на голову вылили целый ушат холодной воды. Не то чтобы он надеялся, что между ними когда-нибудь что-то еще будет. Скорее, теперь он этого даже не хотел, но… Восемь лет назад, когда она сказала, что уходит от него, его мир развалился на части. Вчера еще он был талантливым молодым художником, которого любила лучшая в мире женщина, а сегодня стал одиноким инвалидом, прикованным к постели. И хоть сейчас Белль уже не значила для него так много, мир по привычке снова подозрительно зашатался, скрипя всеми частями, с таким трудом когда-то склеенными вместе.

— Вот как?

Белль кивнула, обхватив себя руками за плечи.

— Франц не хотел, чтобы ты знал. Завтра мы устраиваем прощальный ужин с его и моими родителями, и он настоял, чтобы от тебя это скрыли. Чтобы ты не испортил его. А послезавтра мы улетаем. Но мне показалось, будет нечестно ничего не сказать тебе.