Боль - Ольга Богуславская Страница 62

Ситуация была из ряда вон.

Богословский назвал место, никаким образом не связанное географически с тем, где погибли дети. Вычислить его каким бы то ни было способом, включая отсутствующие у нас компьютеры, не представлялось возможным. Все, за исключением Богословского, шли наугад, шли долго, километра три, все устали, и все впустую. Шмидт, поняв, что Богословский не ищет, а просто, что называется, отдыхает от камеры, прекратил "турпоход". На обратном пути купили молоко и булочки и все разделили между всеми присутствующими. Никто из уставших и осатаневших оперативников не попрекнул Богословского ни намеком. И вот этот-то хлеб и это самое молоко, которое все молча ели-пили на далекой подмосковной станции, вот они потрясли меня - не подберу другого слова.

Я вдруг поняла, что все по-человечески очень хотели, чтобы Богословский оказался человеком, с горя совершившим непоправимое. Никто, в том числе и Шмидт, ломавший над всем голову больше других, - он отвечал за все, - никто не хотел обнаружить убийцу-зверя, всем, отдавали они себе в этом отчет или нет, хотелось надеяться на лучшее. На человеческое. Понимаете?

И тогда я подумала о той странной роли в жизни, которую избрали себе Шмидт и все, кто ищет истину за очень небольшую зарплату.

Как странно, что в то время, когда все у нас набросились на следователей со слезами, ненавистью, проклятьями и - самое мягкое - с обоснованными претензиями, - как странно, что в это же самое время ни у кого не нашлось досуга спросить: а что же все-таки руководит теми, кто тем не менее ищет и находит нелюдей, попирающих людские законы?

Ведь, если вдуматься, следователи принадлежат сегодня к немногочисленной группе людей, принимающих решения и БЕРУЩИХ НА СЕБЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.

Ответственность, воспетую со всех трибун, попавшую в стихи и пропитавшую новейшую прозу.

Мы не заметили, как жизнь стала жестокой настолько, что вдруг начинаешь радоваться, простите мне это слово, когда узнаешь, что совершенное в некий день и час преступление имеет объяснение. То есть по большей части поступки наши объяснений не имеют.

И вот следователи в условиях неочевидности (специальный термин, как мне кажется, переходящий в разряд социальных терминов) тем не менее настаивают на необходимости жизненной логики, держатся за неё и ею руководствуются.

Это не так просто.

Шмидту трудно было мне объяснить, как он живет.

По тому, как он страдал, излагая подробности преступлений, совершенных Богословским, - долго подыскивал слова, молчал, колебался между нюансами, известными ему одному, - одно, по крайней мере, становилось все более очевидно: все в нем, в нем лично, восставало против того, с чем он столкнулся. И ему было не все равно, отчего так случилось.

И главное - тот пресловутый спорт, азарт погони, о котором нет-нет да расскажут нам авторы детективов, не имел, не имеет ничего общего с исступленным желанием человека восстановить все человеческое в пределах, отведенных ему судьбой событий.

Рассказывая, с чего началась его работа по делу Богословского, Александр Эдуардович не упустил ни одной возможности сказать доброе слово: он нашел какие-то особые слова, теплые и благодарные, вспоминая об учительнице убитой Юли; с безусловным восхищением говорил об оперативниках Степане Федоровиче Асташкине, Владимире Ивановиче Котове и следователе Викторе Васильевиче Камынине - трудное и запутанное начало поисков легло на их плечи, и они сделали все, что от них зависело, а также кое-что сверх того.

Никак не объяснишь служебным рвением за зарплату все, что пришлось пережить Шмидту, когда он понял, что Богословский, уже сидя в следственном изоляторе, совершает ещё одно преступление - против совести.

Четвертого ноября 1987 года Богословский поехал со своей бывшей женой в однодневный турпоход и в лесу, в районе станции Холщевики, зарубил её топором.

Бывшая жена мешала ему. Он влюбился в молодую женщину, а жена с двумя детьми оставалась в их двухкомнатной квартире, так как была там прописана и уходить ей было некуда.

И дети, и бывшая жена никак не вписывались в светлое будущее с новой женой. Где жить и на что, если придется платить алименты на четырехлетнюю Катю (Юля была ребенком от первого брака Анны Богословской)?

Анну он убил и зарыл в лесу 4 ноября, а Катю и Юлю утопил в заливе реки Нерской 5 ноября. И Анну, и детей он повез в турпоходы.

Потом вынес из квартиры и сжег все вещи детей и жены, привел в порядок квартиру, и его невеста уже стала привыкать к своей будущей двухкомнатной квартире. Родным и знакомым было подробно рассказано, когда и на какой машине укатила с любовником в Прибалтику Анна, передавались "разговоры по телефону", которые она якобы вела с покинутым мужем.

А преступление против совести - ещё одно в этой жуткой цепи и последнее из всех возможных?

Богословский настаивал, что убил жену за то, что она утопила детей.

Убитая пятью ударами топора, Анна посмертно была приговорена им к тягчайшему из возможных грехов - материнскому преступлению; Шмидт все вспоминал, как литературно, художественно отработал версию о погибших на глазах жены детях Богословский. Он подбежал к полынье, а там кружится вода с осколками льда, кружится, кружится... Именно эти художественные подробности, одни и те же слезы в одних и тех же местах рассказа, кажется, и навели Шмидта на мысль о том, что все это - ложь, ложь, ложь...

И только когда группа в четвертый раз выехала на место убийства, Богословский показал, где он зарыл труп жены.

Из обвинительного заключения по уголовному делу № 18628-88:

"Последней версией Богословского В.В. является версия о вероятном совершении убийства Богословской Анны неизвестным мужчиной с пигментированным родимым пятном на правой щеке, выдвинутая обвиняемым уже после прохождения судебно-психиатрической экспертизы... Так, Богословский поясняет, что в декабре 1987 г. вечером, открыв дверь своим ключом, к нему домой пришел неизвестный мужчина, отрекомендовавшийся знакомым Анны. На вид 32-33 года, лицо азиатского типа с родимым пятном во всю правую щеку. На вопрос о местонахождении Анны незнакомец не ответил. Он "рассказал одну историю". На листе бумаги незнакомец нарисовал схему местности в районе станции Холщевики, обозначив на ней кострище, где была сожжена одежда, а вблизи зарыт труп "человека". Как далее рассказывал мужчина, недалеко в ручье лежит топор, которым этого человека несколько раз ударили по голове. О том, что убитым человеком является Богословская Анна, незнакомец не говорил, он даже не упоминал, кто убит - мужчина или женщина. Затем мужчина ушел, сказав, что эта история - шутка".

Пришлось проверить и эту "шутку"...

Есть у следователей такой термин: "камерная продукция". То есть то, чему обучают друг друга сокамерники. Какой бы ни была эта продукция, её проверяют досконально, как и все предыдущие.

Как следует из обвинительного заключения, "версия носит явно фантазийный характер".