Однажды летним днем - Наталия Антонова Страница 62

– Интересно, а его паспорт у вас?

– Какой ещё паспорт! – рявкнул гость, вышел из кухни и сразу попал в объятия группы захвата, просочившейся в прихожую и ждавшей знака следователя.

– А это кто? – испуганно закричала Геращенко. – Они что, тоже врачи?

– Нет, санитары, – отозвался следователь. И обратился к Устюгову: – Вы арестованы по подозрению в убийстве Филиппа Окунева.

– Какого Окунева? Что за чушь вы несёте?! – попытался вырваться тот.

– Пройдёмте, мы вам всё объясним.

– Кто, кто это? – верещала девушка. – Прохор! Что им надо?

– Дура! – рявкнул Устюгов.

Наполеонов сунул ей под нос удостоверение:

– Собирайтесь, поедете с нами.

– Зачем?

Не отвечая на её вопросы, следователь грозно проговорил:

– Собирайтесь!

После задержания Устюгов потерял весь свой апломб и впал в состояние апатии. Он не стал запираться и сознался, что застрелил Филиппа Окунева.

– Зачем, – спросил Наполеонов, – чем он вам мешал?

– Ничем. Я просто хотел отомстить Майке, застрелить её саму, но потом решил, что будет лучше, если я повешу на неё убийство мужа. И папочка её закрутится, как уж на сковородке! Мне повезло, я снял квартиру не просто в доме, где поселились Окуневы, а даже соседнюю. Сначала я хотел его зарезать. Но мне подфартило, я украл пистолет из стола сына парня, который делал программу для моей фирмы.

– Вы не опасались, что хозяин заметит пропажу?

– Нет, я сообразил, что пистолет попал к мальчишке незаконно и он ничего не скажет отцу.

– Почему же вы подставили не Майю, а Виолетту?

– Дело случая, – пожал плечами Устюгов. – Я всё время следил за квартирой Окуневых. Услышал, как они ссорятся. Потом Майка открыла дверь и побежала вниз по лестнице. Я услышал, как что-то звякнуло, но она даже не оглянулась. Выглянув, я увидел, что это ключи от квартиры, и подобрал их. Я понял, что Майка уехала либо к матери, либо к подругам, но она должна была рано или поздно вернуться, и я стал ждать. Когда звенит домофон у Окуневых, у меня тоже слышно. Я сообразил, что Майка звонит мужу, потому как ключей у неё нет. А он не открывает, характер показывает.

– Почему вы решили, что звонит именно Майя?

– Так я выглянул в окно и увидел её машину. Значит, она приехала. Моя ошибка была в том, что я недоглядел, Майка не ездила на своей машине в этот день. Короче, я решил, что это мой шанс. Позвонил на телефон сестре Окунева и сообщил, что её брату угрожает опасность, велел поторопиться. Я не ожидал, что она придет так быстро, но мне было важно, чтобы приехал кто-то из родственников. Я был уверен, что Майка останется возле трупа мужа и сестра, увидев её, сделает нужные мне выводы.

– Откуда вы узнали номер сотового Ирины?

– Это не проблема, – усмехнулся Устюгов, – я, прежде чем мстить Майе, изучил в соцсетях контакты родственников и друзей Окуневых и Лоскутовых. Сестра его была наиболее уязвимым звеном. Позвони я её отцу, он бы начал задавать вопросы и вообще мог не приехать. А девчонка примчалась.

– Дверь Окуневых вы открыли ключом Майи?

Устюгов кивнул:

– Окунев, услышав, что дверь открывается, подбежал к порогу, видимо, собирался не пускать жену или продолжить ссору, но я затолкал его в квартиру. Тут он увидел перчатки на моих руках и пистолет. Окунев отпрянул, но я схватил его, подтянув к себе, выстрелил и оттолкнул его на диван. Нервы у меня были на пределе. Вот-вот, как я думал, должна была прийти Майя. Я выскочил из квартиры и забежал к себе. Пистолет я бросил в квартире Окуневых, а перчатки и одежду сложил в приготовленный заранее мешок. И стал ждать. Пришла Виолетта, и тут же следом за ней сестра Филиппа и сосед Марат. Я заскрежетал зубами! Своими руками задушил бы эту глупую девчонку!

– Вы имеете в виду Виолетту Потапову? – спросил следователь.

– А то кого же ещё! Идиотка!

– Вы всё это время оставались в соседней квартире?

– Да. Я слышал, как прибыла полиция, как опрашивали соседей. Я даже слышал, как кто-то сказал, что меня практически не бывает дома. Ночью я прихватил упакованный мешок и покинул квартиру навсегда.

– Куда вы дели мешок?

– Отвёз на дачу.

– На чью?

– На родительскую.

– И оставили там в доме?

– Почему оставил в доме? Вы меня держите за идиота?

Наполеонову очень хотелось ответить утвердительно, но он сдержался и спросил:

– Так что же вы сделали с мешком?

– У нас на даче похоронена собака моего отца. Его любимец. Я раскопал могилу и положил в неё мешок, потом снова зарыл и посадил на ней кусты пионов. – Устюгов усмехнулся. – Батя был бы доволен. А то всё раньше упрекал меня, что я не любил его собаку.

– Почему вы решили убить Филиппа Окунева?

– Я же вам объяснил, случай подходящий.

– И вам не было жалко ни в чём не повинного человека?

– А почему, собственно, я должен его жалеть?! – спросил Прохор холодно и окинул следователя неприязненным взглядом. – Не надо было этому дурню жениться на Майке.

* * *

С Майей Лоскутовой следователь переговорил в самую последнюю очередь. И вот что она ему рассказала:

– Да, мы сильно поссорились с Филиппом в то утро. Он накануне звонил моей матери, и она проговорилась, что я не была у неё уже две недели. А Филипп же не дурак был. Он догадался, что я встречаюсь с Мишей, обозвал меня шлюхой и устроил скандал. Тогда я ему и сказала, что беременна не от него, а от Миши. Он хотел ударить меня, я отшатнулась. Моя блузка распахнулась, и он увидел нитку жемчуга, схватил меня за неё и стал тащить, я испугалась, что он задушит меня, стала вырываться, нитка порвалась, и он упал вместе с оборвавшейся ниткой, бусы рассыпались, я заплакала и убежала в разорванной блузке, схватив с вешалки легкий плащ, который накинула сверху, отбежав от дома.

– Вы уехали на своей машине?

– Нет, я была в таком состоянии, что не могла вести машину, и поймала частника.

* * *

Июнь заканчивался, но впереди было целых два месяца лета и ещё, возможно, тёплый сентябрь. Так что всё в подлунном мире от маленькой былинки до столетнего дуба радовалось жизни.

И почти никто не задумывался о том, что жизнь – это не только нежность утренней росы на губах, но и солоноватый привкус крови… Своей или чужой, не в этом суть…

«Как несовершенен и жесток может быть этот мир», – думала про себя Мара Ильинична, ласково проводя пальцами по щеке тоскующей о брате племянницы. Родителям сейчас было не до утешения дочери, их бы самих кто утешил. Вслух она говорила:

– Всё образуется, Ирочка, надо жить.