Вкус пепла - Станислав Рем Страница 61

– Отчего ж так? – как можно спокойнее отозвался Олег Владимирович. А в голове крутилось: «Саша, Сашенька, Санюха. Скорее всего, он прибыл в Питер с ним, с этим худым, поджарым человеком. Имя которого теперь знала вся Россия. И боялась его. Получается, Сашка служит в Московской ЧК. Под фамилией матери. Вот почему сынок смог пройти проверку и там им никто не заинтересовался. Да и какая сейчас может быть качественная проверка? Большинство документов уничтожено. В дело идут только показания свидетелей. А в Москве таковых никто не найдет».

В былые времена Олег Владимирович нынешнюю столицу Советов посещал неоднократно, всегда только один, и при этом никому и никогда не рассказывал о своей семье. По этой причине сегодня в Москве никто не смог бы связать Сашу Мичурина с полковником Генштаба Белым.

– Насколько помню, – с трудом продолжил мысль арестованный, – из нашей комиссии уцелел не только я, но и сам Николай Степанович.

– Да, да, – согласился Дзержинский, беря пример с Бокия и усаживаясь на угол стола, напротив полковника, – и выпустили его на свободу, к слову сказать, мы. Кстати, если не ошибаюсь, вместе с вами.

– Совершенно верно, – согласился Белый, – только меня потом снова арестовали.

– Действительно. – Дзержинский рассмеялся. – В таком случае сам собой напрашивается вопрос: отчего вы не ушли вместе с Батюшиным на юг? Олег Владимирович, лично мне показалось странным, что вы решили остаться на красной территории. – Феликс Эдмундович говорил не спеша, будто у него имелась масса времени. – Вы должны были, по крайней мере я так думаю, прекрасно отдавать себе отчет в том, что рано или поздно придется выбирать между нами и ими, то есть теми, с кем сегодня генерал Батюшин. И если бы вы перешли в стан врага, ваш выбор был бы вполне понятен и логичен. Там, за линией фронта, находятся ваши соратники. Единомышленники. Друзья. Однако вы делаете нестандартный ход. Возвращаетесь в Питер. Как мне доложили, сами сдаетесь чекистам. На следствии ведете себя только с положительной стороны.

– За исключением… – заметил Белый.

– Вы имеете в виду деньги Губельмана? – Дзержинский провел рукой по волосам на голове, как бы приглаживая прическу. – Сумма, не спорю, приличная. И она сегодня ох как бы помогла нашей республике. Но в данном вопросе, как это ни странно звучит, я на вашей стороне.

– Потому что знаете, что не сможете воспользоваться деньгами?

– Нет, причина в ином. Я вас прекрасно понимаю. И чтобы не быть голословным, поясню. Ведь вы как думаете? О том, чтобы оставить деньги себе, у вас и в мыслях не было. Иначе бы ушли за кордон. Ненависть, Олег Владимирович. Вами руководит простая, банальная ненависть к тем, кто сломал вашу судьбу. И эти люди не из нашего, а из вашего лагеря. В силу обстоятельств вы оказались в точно такой же ситуации, в какой некогда был я. Ваши бывшие друзья, товарищи, коллеги в одночасье стали вашими и, так уж вышло, что и нашими общими врагами. Вы хотите отомстить? Мы тоже. У вас свои причины, у нас свои. Но цель одна. Так почему бы, в таком случае, вам не встать в один ряд с нами?

– А смысл? – Белый постарался привнести в интонацию голоса как можно больше тусклости. – Чтобы в дальнейшем все едино быть расстрелянным или повешенным? Для чего тратить час?

– Почему вы уверены, что мы поступим с вами именно так?

– Потому что у вас нет иного пути, – уверенно отозвался полковник. – Любой бунт – кровь. Тот, кто хоть однажды вкусил крови, жаждет вкусить ее вторично. Все закономерно. Вспомните Французскую революцию, чем она закончилась?

Феликс Эдмундович пересел со стола на стул, откинулся всем телом на спинку, закинув ногу на ногу.

– Любопытная вы личность. Не хотел бы я иметь вас личным врагом. Умный, опытный, главное, любящий Родину враг. Любопытная комбинация качеств.

– Чтобы я перестал быть вашим врагом, меня следует расстрелять.

– Ну, это-то всегда успеем.

Чекист долго, задумчиво смотрел на арестованного. Бокий оказался прав: очень интересный экземпляр.

– Ваша позиция, Олег Владимирович, мне понятна. Вот что до сих пор неясно, почему ваш руководитель Батюшин решил перейти на сторону тех, кто, как и вас, лишил его как настоящего, так и будущего? Ведь, насколько мне известно, Николай Степанович был категорическим противником отречения Николая? Мало того, сам никогда не отрекался от своих мировоззрений. И вдруг оказался в стане тех, кто заставил царя подписать отречение. Почему не уехал за границу? Зачем решил поддержать тех, кто сверг его идеал, а потом посадил в «Кресты»?

– На данный вопрос у меня нет ответа. Точно так же, как у меня нет ответа на вопрос: почему сегодня воюют друг против друга те, кто вчера стоял в одном окопе против германца? Что случилось с нами, что мы готовы убивать не немца, не японца, а своего родного брата? Согласитесь, парадоксально.

– Я бы так не сказал. – Дзержинский отрицательно покачал головой. – Знаете, в чем заключена специфика новой войны? В том, что и мы, и вы воюем за одно и то же: за любовь к Родине. Только любовь у нас с вами разная. У вас – с беседочками на даче, томиком Фета в руке, оркестром в городском саду, с солидным счетом в банке, прислугой и ежегодными поездками на воды. У нас – с крестьянами, землей, заводами, окопами, кровью, малярией, голодом и безграмотностью. Вот так, господин полковник. А беседочку в саду хочет иметь каждый. У вас с Батюшиным имелись личные расхождения? Или служебные?

– Ни того, ни другого. – Белый положил ногу на ногу, придерживая шинель рукой. – Николай Степанович даже после ареста никак не мог поверить в то, что его предали свои же люди. Те самые людишки, которые первыми ратовали за то, чтобы провести полную инспекцию. Мало того, они активно помогали нам, пока мы разбирались с их конкурентами. Но как только дело коснулось личного кармана… Да что там вспоминать? Думаю, вам и так все известно.

– В общих чертах. Как думаете, Батюшин возглавит контрразведку Юга? Доверят ему такое дело?

Белый задумался.

– Нет, – спустя несколько секунд проговорил арестант. И добавил кивком головы, как бы утверждая вышесказанное: – Данную должность он не займет.

– Откажется?

– Не в том дело. Ему ее никто не предложит. Максимум – начальник особого отдела армии. Да и то, если командующим будет человек из близкого окружения Николая Степановича. А таковых раз-два и обчелся.

– Недоверие?

– Причина в ином. Батюшин никогда и ни перед кем не станет стелиться. К тому же кому хочется иметь под боком человека, на которого еще при царе-батюшке навешали всех собак и обвинили во всех смертных грехах? Вспомните, о чем только не писали в газетах про нашу комиссию. К тому же некоторые генералы, из числа тех, что сейчас находятся по ту сторону, принимали личное участие в некоторых финансовых махинациях и проходили по материалам нашей комиссии.

– Понятно.

Дзержинский бросил взгляд на Бокия, оседлавшего край стола: