Ловушка горше смерти - Светлана Климова Страница 61

— Что там Лина? — рассеянно спросил Марк. — Не следовало бы ей оставаться одной.

— Не беспокойтесь. Я бы и не допустила этого, но она встретила там какую-то знакомую. Они очень уютно беседуют. Вы не возражаете, если я с вами выкурю папиросу? Где тут генеральские запасы? Вот так, — сказала Белла Яковлевна, жадно затягиваясь, — изредка, но позволяю себе это баловство. Хотя раньше, еще в Киеве, помню, на кафедре, когда начинались все эти споры — дым, шум, крик до ночи, одним словом — молодость… Марик, вы, кажется, меня не слушаете!

— Извините, — сказал Марк, — все-таки моя жена…

— Ваша Лина способна за себя постоять, — грустно улыбнулась генеральша, глядя на Марка сухо блестящими, подкрашенными глазами. — Ей, быть может, скучновато, но такая красавица им не по зубам; привыкли довольствоваться товаром попроще.

— Беллочка, что вы такое говорите? Что это за настроение? — Марк шагнул к женщине, взял из ее рук погасшую папиросу и аккуратно опустил в пепельницу. — Впервые вижу вас такой, мягко говоря, ироничной…

— К черту, Марик! — воскликнула дама. — Могу я хоть кому-нибудь сказать, что мне осточертели Петр Алексеевич с его пустыми амбициями, страхом и жадностью, мои дети — тупые карьеристы, весь этот город и даже моя кошка, которая всех сводит с ума своей мартовской одержимостью раз в две недели? Вам я могу это сказать?

— Можете.

— Сказала. — Белла Яковлевна взяла Марка под руку. — Стало легче.

Пойдемте, мой дорогой, к гостям. — Уже у двери она, на мгновение задержавшись, прошептала:

— Будьте осторожны, Марик. Сегодня утром мой муж говорил о вас в своем кабинете с одним человеком.

— С кем? — одними губами спросил Марк.

— Не знаю. — Она покачала головой. — Никогда не видела. Пришел и ушел.

Я ловила кошку, чтоб ей…

— Как он выглядит?

— Худой, в темных очках, похож на ощипанного страуса. Говорит с едва заметным акцентом… Петр Алексеевич, звонят в дверь! Неужели тебе не слышно?

Извините, Марк Борисович, я вынуждена вас покинуть…

Марк прошел к Лине, обменивающейся фразами с полноватой блондинкой в парчовом коротком платье, и, погасив в себе возникшее было чувство тревоги, шутливо наклонил голову. Блондинка тотчас отплыла, а Лина спросила:

— Где ты был?

— Пил коньяк с генералом. Как он тебе?

— Шут гороховый, — сказала Лина.

— Пожалуй, мне следует извиниться перед тобой за то, что я притащил тебя сюда.

— Чего уж там, — усмехнулась Лина, — все-таки соседи. Хотя его гости мне не в диковинку — я таких навидалась.

— А с кем ты разговаривала?

— Ее зовут Светлана. Сценическое имя Лана. Бывшая певица. Мы как-то работали вместе, но недолго. Она пришла вон с тем пожилым грузином.

Марк проследил взглядом кивок Лины и обнаружил блондинку рядом с человеком, которого тотчас узнал. Это был директор комиссионного на Старом Арбате, специализировавшегося на антиквариате. Марк и не подозревал, что генерал водит знакомство с Князем — таково было кодовое обозначение директора у перекупщиков. Князь упорно делал вид, что не замечает Марка.

— Надеюсь, она тебя с ним не знакомила?

— Нет, — удивилась Лина. — Просто сообщила, что он ее сюда привел.

Спрашивала, где ты, когда я сказала, почему оказалась в этом доме.

— А что она еще спрашивала?

— Ничего. Мы просто поболтали об общих знакомых… Впрочем, она спросила еще, не висит ли у тебя в кабинете работа… Боже, забыла фамилию художника… Я сказала, что У нас нет кабинетов. Что мы ведем скромную жизнь, у нас спартанская обстановка, а ты заставляешь меня делать зарядку по утрам — это по поводу моей фигуры. Как бы с намеком на то, что ей не повредило бы немного сбросить вес…

Лина замолчала, потому что к ним приближался генерал под руку со своей невесомой и сияющей супругой.

— Все, — сказал он, — дети мои! Гости в сборе. Пожалуйте откушать чем Бог послал. Марк Борисович, проводите мою дражайшую половиночку, а вы, несравненная наша, утешьте старика в его день — обопритесь о его вполне дружескую руку.

Лина увидела поднятые к ней абсолютно холодные, как галька на побережье, круглые глаза без ресниц.

— Генерал, — сказала она, — мне трудно поверить, что вам — шестьдесят.

И еще труднее поверить, что в таком умудренном жизнью возрасте можно к кому-либо испытывать дружеские чувства. И все же надеюсь, что мы окажемся добрыми соседями.

* * *

«Досочка», о которой спрашивал генерал, находилась теперь у Дмитрия — после поездки на экспертизу в Ленинград. Это было не лучшее место для хранения, и первым шагом Марка явился поиск другого временного укрытия для нее, подальше от посторонних глаз. Пока же они побывали в Кузьминках и оставили там на антресолях небольшой потрепанный саквояж, ничем не отличающийся внешностью от дряхлых чемоданов Софьи Михайловны, бабушки адвоката. Она даже не узнала об этом, все свое внимание сосредоточив на Лине, которую привезли представить. Ее сестра Лиля, наоборот, зорко отметила некоторую нервозность мужчин и, бесшумно появившись в коридоре, ехидно спросила в спину Дмитрия, вытянувшегося на стремянке с поднятыми руками:

— Ты что это, дружок, там прячешь? Не папеньку ли ограбил?

— Все тебе нужно знать, Лиля, — пробурчал адвокат, неуклюже сползая вниз. — Очень давно брал без спросу у Сонечки саквояж, теперь так же тайно возвращаю на место.

— Всего-навсего! — проговорила Лилия Михайловна разочарованно. — До чего же вы прозаические молодые люди. А я было решила, что мы с Соней хоть немного развлечемся.

Хороши забавы, сказал себе Марк, сидя за столом рядом с молчаливой Линой, пока Дмитрий увеселял старушек сплетнями из московской светской жизни.

На антресолях лежит в пыли состояние. Нидерландский живописец, конец пятнадцатого столетия, очевидная принадлежность к харлемской школе… Теперь-то Марк окончательно знал из ответа, пришедшего окольным путем из Бельгии, что это Дирк Боутс. В письме было указано, что первый вариант, двести лет подряд провисевший в ратуше Антверпена, теперь находится в Королевском музее изящных искусств в Брюсселе. Господин Кричевский является, очевидно, владельцем второго, ранее неизвестного варианта правой створки диптиха «Правосудие императора Отгона», выполненного мастером незадолго до его смерти, произошедшей около 1474 года.

Запрос о «досочке» вместе с отлично сделанным широкоформатным слайдом он передал с уезжавшей в Израиль Милой. В Вене она должна была отправить письмо адресату, однако содержание его каким-то образом стало известно Супруну. Почему это случилось, теперь было не важно, ведь об ответе генерал ничего ровным счетом не знал. Но все это неприятно поразило Марка, потому что он понимал: при таких ставках все средства идут в ход.