Возвращение из мрака - Анатолий Афанасьев Страница 61

– Опять приперся? Чего тебе неймется, подполковник? Совесть замаяла? Точно подмечено: преступника так и тянет на место преступления. Феномен Раскольникова.

Сидоркин давно не обращал внимания на его воркотню. Уселся на стул, выложил из сумки связку бананов, банку сока и маленькую бутылочку армянского коньяка. На гостинцы киллер скосил благожелательный взгляд:

– Надо же, потратился. Какие вы, однако, чувствительные.

– Строго говоря, Филимон Сергеевич…

– Знаю, знаю, чего скажешь, – раздраженно перебил Магомай. – Не ты меня покалечил… Себя не обманывай, мент. Если бы ты мне в ухо не двинул, урыл бы обоих за милую душу. А теперь что? Куда я теперь годный? Давеча сатанистка Фрося навещала, и что толку. Опять неудачная попытка. Ты Тропиканку знаешь, она с мужиками сноровистая, мертвяка подымет из гроба. И уж как старалась, бедняжка, любит меня до безумия, почитает за посланца тьмы. Я перечу, чтобы не спугнуть. Три часа хлопотала – и опять облом. И так третий год подряд. Нет, Антон, не могу простить. Почто не добил на том дворике? Почто обрек на муки ада?

Филимон Сергеевич горестно закатил очи, но Сидоркин понимал, что это всего лишь очередная интермедия. Что на самом деле думает и чувствует этот загадочный человек, возможно, непонятно ему самому. Тем и привлекал Сидоркина. Родной матушке не признался бы, но тянуло к беспощадному убийце, как к больному, спятившему брату. Сидоркин и сам, когда заглядывал в себя, видел там смутные образы и неопределенные желания.

– Филимон Сергеевич, я ведь с хорошей новостью.

– Яду, что ли, в бутылочку накапал?

– Ну, зачем так… В Германии, в Мюнхене, некий профессор Эрик Шноссе проводит экспериментальные операции как раз по твоему профилю. Наращивает искусственные позвонки. Давай напишем ему, а вдруг? Чем черт не шутит. Немчура мастеровитая. Денежки, надеюсь, не все потратил?

– Издеваешься, мент? – привстать в гневе Магомай не мог, но руки воздел к потолку. – Кто же меня отпустит, ежели я подписку о невыезде давал.

– Подумаешь, подписка. Сколько их у нас с подписками за границей жируют. Я потому и спросил про денежки.

Магомай успокоился, попросил коньяку.

– Адресок принес?

– Вот он, – отдал страничку из блокнота, в кружку налил с палец янтарной жидкости.

Магомай бумажку спрятал, а коньяк выпил. Признался чистосердечно:

– Конечно, хотелось бы еще потоптать землицу ножками. Что обидно-то. Телик смотрю, газетки читаю – работы на воле непочатый край. Скоро самый отстрел начнется. А я тут валяюсь, как колода… Одного не пойму, Антон. Чего ты-то хлопочешь? Вроде мы с тобой по разные стороны баррикад.

– Может, и так, а может, нет. Я твое досье под микроскопом изучал. Невинной крови на тебе нет. Душегуб ты, конечно, знатный, но по всем твоим жертвам так или иначе петля плакала. В каком-то философском смысле ты правосудие подменял, коему они нынче не подвластны.

– Уловил, выходит, – киллер самодовольно усмехнулся. – Что ж, спасибо на добром слове. Все же лукавишь маленько. Вы двое с бычком старлеем из колоды выпадаете. Как же так?

– Потому и лежишь здесь, что не ту мишень нацелил. Впредь наука, а, Филимон?

Магомай насупился, отвернулся к окну. Через пять минут Сидоркин с ним распрощался.

…От воспоминаний оторвал вызов по внутренней связи. Его требовал к себе генерал Самуилов. У Сидоркина зачесалось в затылке. Самуилов по пустякам не тревожил своих кротов. Сидоркин напрямую не подчинялся генералу, за все годы бывал у него в кабинете три раза, но постоянно, как и другие элитники, включая полковника Санина, командира «Варана», ощущал на себе его тяжелую руку и родительский пригляд. Самуилов был не просто человеком, возглавлявшим управление, сведений о котором не было даже в центральном компьютере, вернее были, но такие, которые ничего не говорили ни уму ни сердцу, кроме того, он был личностью как бы олицетворявшей в себе неиссякаемую живучесть и вездесущество могучей организации. Никто не знал о генерале ничего сверх того, что он сам считал возможным придать огласке, зато он, казалось, знал о многих сотрудниках такое, что они сами о себе не знали. В этом Сидоркин убедился на личном опыте при первой встрече несколько лет назад, при первом, условно говоря, знакомстве, когда после нескольких минут беседы почувствовал себя так, словно его голеньким вывесили на солнышко. Сплетничали о Самуилове много, хотя и тихо: говорили, к примеру, что на работу в контору его взял то ли Берия, то ли, копай глубже, сам Феликс Эдмундович, и в отношении генерала это отнюдь не выглядело юмористическим преувеличением. Во всяком случае уже при Сидоркине, в тот смутный, предательский период, когда контору трясли, как грушу, и целая плеяда рыночных политиков, журналистов, экономистов, правозащитников и цереушников с экрана телевизора и на страницах газет, захлебываясь ядовитой слюной, год за годом вдалбливала в башку дебила-россиянина неоспоримую истину, что всякий человек, поставленный на стражу государственных устоев (чистые руки, горячее сердце – ха-ха-ха!), является в первую очередь палачом, изувером и людоедом; даже в этот период с головы генерала не упал ни один волосок, и в его облике лишь резче обозначились черты старого, когтистого, мудрого ворона. Как это объяснить? Не было этому объяснений.

Получив вызов (генерал ждал к двенадцати, добираться до него минут сорок), Сидоркин успел позвонить домой и поболтать с Надин. Жена собиралась в магазин и сообщила три важных новости: кот Чубака (ласкательное от Анатолия Борисовича), видно, в отместку за то, что не отпустила его шляться по чердакам и подвалам, разодрал обивку на плюшевом кресле, потом забился в кладовку, и она боится ходить по квартире, потому что он не просто шипит оттуда, а как-то по-собачьи подлаивает. Но она все равно против кастрации, ибо слишком хорошо представляет, как себя чувствовал бы ее любимый человек (Сидоркин), если бы подобную операцию проделали с ним. Второе: до вечера отключили горячую воду, она позвонила в диспетчерскую и дежурная ее успокоила, всего-навсего произошла небольшая авария в бойлерной (трубы-то не меняли со времен царя Гороха), с четверга отключат воду вообще на два месяца, а может быть, насовсем, все будет зависеть от решения МЧС. И третье: у нее вскочил подозрительный прыщик, на каком месте, она не может сказать по телефону, но покажет, когда он вернется домой, и в связи с этим поинтересовалась, откуда он явился на той неделе во вторник в пятом часу утра. Его версия, что он, дескать, сидел в засаде, и прежде шитая белыми нитками, теперь, когда он видит прыщик, ему самому покажется смешной. Положив трубку и продолжая глуповато улыбаться, Сидоркин подумал о том, что они женаты четвертый год и по-прежнему созваниваются минимум по два раза на день, о, безусловно, свидетельствовало о какой-то умственной патологии.

Однако, когда переступил порог кабинета Самуилова, улыбки не осталось и следа. Перед начальством предстал собранный, активный офицер, готовый к выполнению любого задания. Руки по швам, глаз навыкате. Доклад по всей форме. «Прибыл по вашему распоряжению…» Самуилов не терпел в сотрудниках расхлябанности и этакой новомодной повадки: свой я, мол, в доску свой, товарищ генерал! – и, бывало, разворачивал хитреца задом наперед за неопрятный внешний вид, – но строгость длилась лишь до той минуты, пока сам не подавал знак, что можно расслабиться. После этого, как правило, разговаривал дружески, по-свойски, так сказать, на равных, хотя, разумеется, только полный болван мог купиться на эту показуху. Правда, болваны редко попадали в его кабинет, разве только в том случае, если генералу до какой-то затеи и требовался именно болван.