Кукла госпожи Барк - Хаджи-Мурат Мугуев Страница 60

– …Но тогда чем вы объясните, что все пуговицы на вашем белье, кстати сказать очень тонком, пришиты не по-американски, а совершенно по-европейски?..

– Не понимаю вас, – вперив на следователя округлившиеся глаза, пробормотал «Стив Норман».

– Очень просто! Как чистокровный, стопроцентный американец вы должны знать, как пришиваются во всей Америке, решительно во всей, от Канады и до Мексики, пуговицы…

– Вы шутите? – приподнимаясь, сказал Норман.

– Наоборот! Говорю вполне серьезно. Вы знаете, как пришиваются в Америке пуговицы?

– Не имею ни малейшего понятия. Я солдат, а не швейка и получаю готовое обмундирование.

– Вот именно! Если бы вы сейчас были одеты в военную американскую форму или в любой сшитый в Америке костюм, то все пуговицы были бы пришиты продольными стежками, а на вашем белье пуговицы пришиты крест-накрест, так, как шьют в Европе.

– Ну и что же из этого? Я мог белье купить здесь, в Тегеране.

– Сомнительно, чтобы американский капрал тратил деньги на дорогое белье. Ответьте тогда еще на последний вопрос. На второй день после вашего задержания и после этого на допросах несколько раз вы мне и обследовавшему вас доктору заявляли, что больны, что у вас высокая температура и что в камере, в которой вы находились, слишком жарко…

– Да… заявляю это и сейчас. У меня в то время была температура не менее тридцати семи с половиной градусов, а в камере и сейчас не менее двадцати пяти градусов жары. Разве я не имел права говорить об этом?

– Имели, но дело в том, что в Америке, как и во всех странах, где говорят на английском языке, принят термометр Фаренгейта, а не Цельсия, как у немцев и французов. И, если бы вы были американцем, вы никогда не назвали бы температуру по Цельсию.

– Так кто же я, по-вашему? – вскакивая с места, воскликнул «Норман».

– Фашист Отто Краузе, обер-штурмфюрер СС, диверсант и убийца, занимавший год назад пост товарища председателя смешанного ирано-германского торгового общества «Ковер-Экспорт», а на самом деле немецкий шпион, присланный сюда Гиммлером по согласованию с бывшим Шахом-Резою для руководства шпионско-диверсантскими группами, перебрасываемыми в советское Закавказье.

– Неправда, я – Стив Норман…

– …шпион, которого этим именем хотел кое-кто прикрыть и сохранить для своих целей.

– Вы не… можете этого… доказать, – ослабевшим голосом сказал «Норман».

– А нам и не надо доказывать, – ответил следователь. – Мы сегодня ответили вашему генералу, что дезертира капельмейстера Стива Нормана в нашей зоне не обнаружено, но что пытавшийся прикрыться этим именем фашист и убийца, военный преступник и шпион эсэсовец Отто Краузе нами захвачен на месте преступления при попытке взрыва тоннеля Фирузкух и отослан для суда в СССР. Сегодня вы будете вывезены в Россию, – вставая, сказал следователь. – Увести арестованного! – приказал он конвойным, даже не глядя на опустившего голову, потрясенного катастрофой Краузе.

Сегодня «большой день меджлиса», как говорят на своем журналистском жаргоне европейские и американские корреспонденты. Их здесь не менее пятидесяти человек: шведов, датчан, австралийцев, бразильцев, американцев, турок, французов, англичан, словом, представителей самых разнообразных газет мира.

«Большой день» – важное заседание меджлиса, на котором в присутствии шаха будет обсуждаться вопрос о вовлечении Ирана во вторую мировую войну и об объявлении им войны фашистской Германии.

Ничего существенного это заседание не решит, но для газетчиков с их шумихой и погоней за эффектными заголовками и статьями это действительно «большой день».

Зал меджлиса и его коридоры переполнены представителями всех иранских партий. На площади теснится сдерживаемый полицией народ. Европейцы в большом количестве заполнили ложи, отведенные для посольств и корреспондентов.

Я и генерал находимся в числе приглашенных гостей в одной из лож бельэтажа. Прямого отношения мы к этому событию не имеем, но и отказаться от посещения нельзя, тем более, что пригласительные именные билеты присланы незадолго до этого дня.

Пока довольно скучно. Я всматриваюсь в сидящих на скамьях депутатов. Перевожу взгляд на дипломатические ложи. В американской ложе советник посольства, атташе и генерал Шварцкопф, бывший начальник полиции штата Нью-Джерси, а ныне глава всей иранской жандармерии. За ними ложа, в которой сидит «советник» иранской армии генерал-майор Ридли, с ним на центральном месте сам Мильспо, окруженный группой офицеров.

Перевожу взор на богато убранную золотом и коврами шахскую ложу.

Красивое, худощавое, несколько равнодушное лицо молодого шаха выделяется на фоне полупустой ложи. За ним виднеется чья-то скрытая полумраком фигура.

Следующая ложа премьер-министра Кавама эс-Салтанэ. Породистое, с несколько насмешливым взглядом, утомленно-надменное лицо Кавама эс-Салтанэ.

За спиной Кавама видна голова министра иностранных дел Саеда.

В зале возникает шум. Большая часть депутатов встает и низко кланяется небольшому старичку, судя по одежде, духовному лицу. Американцы раздельно хлопают в ладоши. Это означает одобрение.

Старичок, не обращая внимания на возгласы и шум, спокойно и с достоинством проходит к трибуне.

– Это Кашани. Знаменитый великий мулла Ирана и ярый враг англичан. Сейчас он начнет громить их, – шепчет мне Крошкин.

Я смотрю на ложу корреспондентов. В ней мелькает красивое улыбающееся лицо мистрис Барк.

Мистрис Барк приветливо кивает головой и делает рукой приглашающий жест. Когда же она появилась здесь?

Шум стихает. Старичок молча и спокойно смотрит вперед. Становится тихо. Проходит минута, и Кашани говорит.

Голос его невелик, но тишина, хорошая акустика и отличная дикция позволяют прекрасно слышать его слова.

– Наша задача состоит из двух половин. Первая – это восстановить единство мусульман всего мира и спасти их от вовлечения в войну. Империалисты и колонизаторы разъединили нас, они пытаются втянуть в войну мусульманские государства. Германия тянет в огонь войны турок, а недавно хотела втянуть и нас. Англия и Америка против воли народов хотят поднять против немцев все арабские страны. А для чего? Как те, так и другие – колонизаторы и империалисты. И те, и другие не любят нас, они презирают нас, считают людьми второго сорта, и нам, понимая это, следует сказать и одним, и другим: «Воюйте сами, оставьте в покое нас, нашу землю и наши богатства».

Часть депутатов хлопает в ладоши, другие молча смотрят на оратора, третьи, озираясь, наблюдают за шахом и Кавамом. На губах премьера вялая полуулыбка, лицо шаха не выражает ничего. Генерал Мильспо, повернувшись вполоборота, слушает Шварцкопфа, что-то шепчущего ему.

– Вторая половина нашей задачи – это вернуть наши богатства. Нефть, которую выкачивает сотни лет Англия, – иранская. Довольно богатеть англичанам и держать в нищете и невежестве иранцев! Прекратить грабеж наших богатств, сделать их достоянием иранского народа, извлекать пользу и прибыли от торговли со всеми странами мира, накормить, одеть свой народ, – вот вторая половина нашей задачи. А воевать иранцам за интересы тех или других колонизаторов – глупо и не нужно.