Конец света в Бреслау - Марек Краевский Страница 60

Вроцлав, воскресенье 22 декабря, восемь вечера

На трамвайной остановке на Цвингерплац стояли только два пассажира. У обоих были подняты воротники пальто и надвинуты на глаза шляпы. Высокий рисовал в свежем снегу зигзаги и склонился к низкому, который шептал ему что-то, поднявшись на пальцы. Снег сыпал наискосок, пересекая нечеткую границу между черным небом и полосой газового освещения. Высокий мужчина выслушал без слов поспешное донесение.

— Да, как господин советник сказал. Мы выпустили двух фараонов и коновала от чокнутых через два часа, когда все было кончено.…

— А как с тем полицейским, регулирующим движение?

— Подъехали с моими людьми в его квартиру и освободили его и его жену. Сразу после акции…

— Сильно был избит?

— Немного порезали им руки. Кроме того все в порядке.

— Вирт, ты поедешь сейчас к нему, — высокий мужчина достал из внутреннего кармана пачку банкнот и вручил ее своему собеседнику, — и оставишь ему эти несколько марок. Дай ему эти деньги и ничего не говори, — он нарисовал в снегу знак бесконечности. — Ты хорошо справился.

— Господин советник не хочет узнать, что сделали с этой свиньей?

— Они? Они были только орудием в моих руках.

Вирт спрятал деньги и внимательно посмотрел на советника.

— Это орудие вышло немного из-под вашего контроля.

Советник протянул руку Вирту и двинулся в сторону Городского театра, чьи размытые огни мелькали в снежном тумане. Большие афиши, развешанные на столбах, приглашали на просмотр вагнеровского «Тангейзера», доход от которого должен быть направлен на благотворительность. Немногие опаздывающие зрители выходили из саней и из автомобилей, распространяя ароматы парфюмерии. Советник купил билет в партер и вошел в светлый вестибюль, украшенный барочным золочением. Мощные звуки увертюры, несмотря на свою силу, привели толстого гардеробщика в сон. Мок через тридцать секунд похрюкивания встряхнул его руку, возвращая его в реальность. Он оставил в раздевалке заснеженный гардероб и поднялся по лестнице на первый этаж, постукивая тростью. Там отыскал ложу номер 12 и осторожно нажал на ручку. Звуки рогов выводили морской пейзаж. В ложе сидел криминальный директор Мюльхауз. Он вздрогнул, когда советник сел рядом с ним. Быстрые звуки струнных представляли теперь плескание наяд.

— Здесь нас никто не услышит, Мок, — сказал Мюльхауз и набрал дыхание, как будто хотел подпеть хору русалок «Naht euch dem Strande (Приближайтесь к Странде)». - Вы знаете, что Ханшер из Отдела IV сегодня разглядывает ваше фото, на котором вы прикладываете пистолет к голове Роберта? Вы знаете, что являетесь главным подозреваемым в организации самосуда над этот негодяем, который страдал от раздвоения личности?

Струны резали безжалостно, с хирургической точностью. Звуки труб были покорены глубокой чернотой басов. Затем Венера начала соблазнять Тангейзера.

— Благодарю за предупреждение, — сказал Мок.

— Можно предупредить о чем-то, чего можно избежать. А я получил приказ от президента Кляйбёмера отстранить вас от должности до тех пор, пока Отдел IV не закончит следствие в деле самосуда над Робертом, в совершении которого подозревает вас Ханшер. Это не предупреждение, но конец вашей карьеры.

— Это был бы конец, если бы Отдел IV доказал, что я имею отношение к самосуду. А я сначала зажгу в них надежду. Я скажу, что рад печальному концу Роберта.

— Вы не отрицаете, что причастны к этому. Вы только сомневаетесь, найдется ли доказательство против вас. Вы уже признались передо мной, — кричал Мюльхауз, но его голос вторил арии Тангейзера «Dir töne Lob (Тебе звуки похвалы)». — Черт возьми, этот человек мог быть невиновен! Убивал не он, а его болезнь! Вы это понимаете, идиот?

— Если даже так… — тихий голос Мока донесся очень отчетливо из-за печальных признаний презираемой Тангейзером Венеры, — то был он тяжело болен, попросту смертельно болен. Стоит ли удивляться, что человек смертельно больной умирает? Болезнь убивала других, потом убила и его.

Мюльхауз молчал, а Венера продолжала нападать на неблагодарного любовника.

Вроцлав, воскресенье 22 декабря, половина десятого вечера

Во Вроцлаве общество замерзало в фойе, дышало дымом, пахло духами и обильно выделяло пот. Дамы взмахивали павлиньими перьями и наслаждались этим собранием — заменой новогоднего бала, которого не могли дождаться. Господа дискутировали бесцельно о приближающихся праздниках, увеличении торговли и расходов. Птичий щебет девиц соседствовал с интеллектуальным взъерошиванием юношами угрюмых челок, что должно было предвещать зрелую мысль о наблюдаемой интерпретации Вагнера.

Мок достал из портсигара папиросу «Ariston», переломил ее пополам и засунул в мундштук. В этот момент из чьих-то пальцев выстрелило желтое пламя и облизало разорванный кончик папиросы.

— Добрый вечер, доктор Хартнер, — Мок затянулся дымом, — спасибо за огонь. Я не знал, что вы любите Вагнера.

— Нам нужно поговорить в уединенном месте, — седоватые волосы Лео Хартнера съежились в бессознательном предупреждении. Было что-то необычное в его поведении.

Мок с пониманием кивнул головой, нырнул в разрозненную толпу меломанов и легкими прикосновениями рук начал прокладывать в ней дорогу. Хартнер сразу же последовал за ним. Мок вышел в коридор и направился к дверям, украшенным золотым треугольником. Какой-то неуклюжий старичок с трудом журчал в писсуар. Советник занял одну из кабин, закрыл крышкой унитаз и сел на него. Выкуривая папиросу, он слышал похожие звуки в кабине сбоку. Раздался гонг, который — хотя и был очень громким — не заглушил вздох облегчения, который выдал из себя старик. Наконец дверь щелкнула. Мок и Хартнер встали бок о бок, критически оценивая свои отражения в широком зеркале. Мок пооткрывал все кабины, а затем запер дверь туалета своей тростью.

— В моей команде экспертов, — тихо сказал Хартнер, — есть убийца.

— Продолжайте говорить дальше, — Мок знал, что будет дальше: серия вопросов и ответов, майевтическая методика доктора Хартнера, устойчивая к любым напоминаниям.

— Кто в моей команде подозреваемый и почему? — Хартнер не подвел Мока. — Дильсен, — советник дунул в мундштук, а папироса рассыпалась на зеркало дождем искр, — потому что работает в городском архиве и является членом «Вроцлавского Общества Парапсихических Исследований», и Хокерманн, читающий ту же книгу, что и Гельфрерт, и подписывающийся в реестре проката именами известных мужей из Леопольдинского зала… Это так. В какой промежуток времени проводятся исследования моих людей?… Время ограничено двумя-тремя веками… Не в этом дело. Я задал неправильный вопрос. Какие дневные даты мы изучаем?… От последнего убийства, то есть вероятно от 9 декабря, до конца года… Так. Чтобы как можно скорее найти другую дату убийства. И что мы обнаружили?… Что следующее убийство произойдет в сочельник на Антониенштрассе, 27. Мы будем там и схватим этого ублюдка. Вы даже дали час!… Я боюсь, что скоро произойдет убийство. — Хартнер приступил к доказательству своего тезиса. — Вчера вечером мне позвонил архивариус в Городского Архива. Мои люди каждый день после работы возвращают документы и книги, которые изучали в этот день. Архивариус лично приходит за ними в наше бюро на Ноймаркт. Оказалось, что не хватает одной с подписью 4536. Эта позиция, по всей вероятности, является донесением с какого-то процесса, поскольку акты с подписями 4500–4555 — это акты процесса. Кто-то из экспертов ее украл.