Венера из меди - Линдсей Дэвис Страница 6

Моя квартира располагалась на верхнем этаже огромного ветхого здания. Весь первый этаж занимала прачечная; шерстяные туники, ожидавшие хозяев были единственными чистыми вещами в округе. Однако их первозданную чистоту можно было порушить одной прогулкой вниз по грязной улочке, что использовалась и для выхода из квартала и для слива нечистот. Повсюду была сажа от печи, в которой одноглазый поставщик канцелярских товаров варил зловонные чернила и дым, который напускал наш местный хлебопек Кассий, который, как ни один другой пекарь в Риме, мог обуглить каравай.

Это были опасные закоулки: только я потерял бдительность, и тут же вляпался по самые лодыжки в липкое коричневое дерьмо. Пока я ругался про себя и пытался очистить обувь о бордюрный камень, Ления, прачка, высунула свою круглую голову из-за развешанных на веревке туник. Увидев меня, она, как обычно, поспешила высмеять мою персону. Она была растрепана и напоминала садящегося на воду лебедя: дикие космы огненно рыжих крашеных волос, водянистые глаза и голос, хриплый от слишком большого количества кружек плохо перебродившего вина.

– Фалько! Где ты был всю неделю?

– За городом.

Было непонятно, поняла ли она, что я имел в виду Латомийскую тюрьму. Не то, чтоб Лении было все равно. Она слишком ленива, чтоб быть любопытной, если дело не касалось бизнеса. В этот круг включался и вопрос о том, получил ли мой грязный домовладелец Смаракт свою плату – и то, ее это стало интересовать только с тех пор, как она вознамерилась выйти за него замуж. Решение было принято по чисто финансовым соображениям (Смаракт, десятилетия выжимая деньги из бедняков, стал богат как Красс ²⁴), а теперь Ления готовилась к свадьбе с клинической страстью хирурга. (Зная, что пациент заплатит побольше за его услуги, после того как сам же его и искромсал ножом…)

– Я полагаю, что имею кредит, – усмехнулся я.

– Ты наконец-то научился выбирать женщин!

– Это так, все дело в совершенство моего лица, как у скульптур из паросского мрамора…

Ления, которая была строгим критиком изящных искусств, цинично захохотала.

– Фалько, ты – дешевая подделка!

– Только не я – у меня есть сертификат качества от дамы с хорошей репутацией! Ей нравится меня баловать. Я это заслужил, конечно… Сколько она заплатила?

Я видел, ротик Лении открылся, и она было собралась мне солгать, но потом сообразила, что я если мои манеры мне позволят обсуждать с дамой вопрос о своих долгах, то Елена Юстина должна будет мне сказать.

– За три месяца, Фалько.

– Юпитер!

Это было для меня неожиданностью. Максимум, сколько я мог жертвовать за раз в пенсионный фонд своего домовладельца — плата за три недели (да и то, с задержкой).

– Смаракт должен подумать, что его по радуге доставили прямо на Олимп!

По слегка помрачневшему лицу Лении я понял, что Смаракту еще только предстоит узнать, о свалившемся на него счастье. Она быстро сменила тему разговора.

– Какой-то человек все время заходит и спрашивает тебя.

– Клиент?

Я в тревоге подумал, а вдруг Главарь Подглядывающих уже узнал о моем отсутствии в тюрьме.

– А подробнее?

– Ох, мне и без него есть чем заняться, Фалько! Он является сюда каждый день, и каждый день я ему говорю, что тебя нет дома…

Я расслабился. У Анакрита не было никаких причин искать меня до сегодняшнего полудня.

– Хорошо, теперь я вернулся!

Я чувствовал себя слишком утомленным, чтоб возиться с тайнами.

Я направился вверх по лестнице. Мое жилище было на седьмом ²⁵ этаже, самом дешевом. У меня было достаточно времени, чтоб ощутить знакомые запахи мочи, гнилой капусты; засохший голубиный помет запачкавший каждую ступеньку; рисунки на стенах, далеко не все сделанные детской рукой; проклятия по поводу арендных ставок, скабрезные изображения. Я едва знал своих соседей, но я узнавал их бранящиеся голоса, когда проходил мимо. Некоторые двери были всегда закрыты, с их гнетущими тайнами; другие семьи едва занавешивали вход, что вынуждало соседей быть зрителями их печальной жизни. Голый карапуз выскочил из двери и, увидев меня, бросился обратно с криком. Сумасшедшая старуха на четвертом этаже, она всегда сидит в дверях и провожает каждого прошедшего мимо невнятным бормотанием, я приветствовал ее вежливым жестом, который выделялся среди обычных потоков ядовитых оскорблений.

Мне нужна практика; я спотыкался, когда наконец достиг верхнего этажа. На мгновение я прислушался: профессиональная привычка. Потом я повернул простую защелку и распахнул дверь.

Дом. Что-то вроде квартиры, куда вы приходите сменить тунику, прочитать послания от друзей и найти любой повод, чтоб снова умчаться куда-угодно. Но сегодня я не был готов столкнуться с кошмарами лестницы во второй раз, поэтому я остался дома.

За четыре шага я обошел свое жилище: офис с дешевой скамьей и столом, и спальня с кривобокой конструкцией, служившей мне кроватью. Обе комнаты были пугающе опрятны, это результат того, что моя ма могла целых три дня развлекаться уборкой, и ей никто не мешал. Я с подозрением огляделся, но никого больше тут не было. Тогда я снова все устроил по своему вкусу. Я сдвинул косо мебель, разворошил постель, повсюду наплескал воды, пока освежал зелень на балкончике и раскидал по полу одежду, которую носил.

После этого я почувствовал себя лучше. Теперь это снова был мой дом.

Посреди стола, где я никак не мог не заметить ее, стояла греческая чаша, я купил ее в антикварной лавке за два медных гроша и наглую улыбку; она была наполовину наполнена поцарапанными костяными фишками, некоторые из них имели необычную полосатую окраску. Я хмыкнул. Последний раз, когда я их видел, был ужасный семейный праздник, где моя маленькая племянница Марсия схватила их, чтоб поиграть, и проглотила большую часть: это были мои жетоны с ипподрома.

Когда ребенок съел что-то, что вы не хотите потерять, то у вас только один способ – если вы любите ребенка – чтоб вернуть утраченное. Я был знаком с этой неприятной процедурой с тех пор, как мой братец Фест проглотил обручальное кольцо матери и заставил меня помочь его найти. (Пока он не был убит в Иудее, что положило конец моим братским обязанностям, в нашей семье была традиция: Фест всегда оказывался в беде, и он всегда мог уговорить меня-дурака вытащить его из нее.) Глотание семейных ценностей было явной наследственной чертой; я только что провел три дня в тюрьме, желая запора милому, но безответственному ребенку моего безответственного братца.