В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова Страница 6

Я еще не решила, смеяться ли мне вообще. Мне отчаянно хотелось есть. Мне слишком долго пришлось бегать в простыне. Я устала от избытка впечатлений. Ему хорошо шутить, когда он на своем корабле, а мне еще добираться до Москвы надо. И, наконец, здесь недавно было совершено убийство.

— Это вы о том, что мы пишем? Это не всегда зависит от конкретного журналиста. То обстановка требует именно такого освещения событий, то редактор, то…

— То мозгов не хватает, — закончил он за меня. — Вы не обиделись? Это не поводу вас лично. Передайте мне, пожалуйста, вон ту зеленую вазочку!

Я посмотрела, куда он показывает, и удивилась, подумав, что он специально меня разыгрывает — вазочка была красной, к тому же пустой. Зачем ему пустая вазочка? Я передала ее так, как будто не заметив его речевой ошибки. Командир, засунув руку в карман, вытащил большую горсть кедровых орешков и высыпал их в вазочку.

— Это мне друг присылает! Ешьте!

— Нисколько я не обиделась, — с трудом раскусив орешек, я не поняла, как же их есть? — Даже, если по поводу меня лично. Для журналиста мозги не главное. А хорошему корреспонденту они и вовсе не нужны, даже мешают.

Командир улыбнулся и ехидно заметил:

— А, вон в чем дело! Теперь я понял особенности российской журналистики! Вы все так доступно объяснили. А позволительно ли узнать, что для корреспондента главное?

— Везение и пробиваемость. Это когда он тему умеет достать из-под земли, — с той же категоричностью ответила я.

— Это означает, что вы сейчас закончите пить чай и пойдете фотографировать труп?

— Дмитрий, как вас по отчеству? — мой тон даже мне самой показался излишне снисходительным.

— Степанович! — ответил он недружелюбно.

— Дмитрий Степанович! Неужели вас интересуют мои творческие планы на будущее? Или вы хотите нам помочь?

— Нет! — отрезал он. — Как раз наоборот. Буду всячески мешать. У нас и так хватит неприятностей с вашим проникновением на плавкран в самый разгар спасательных работ.

— С нашим проникновением? — задохнулась я от возмущения и оттолкнула от себя вазочку с его орешками, как злейшего врага. — Проникновением? А кто нас в рупор звал?

— Я тогда не подозревал, что на борту окажется труп. Иначе бы — ни за что!

— Это мы бы шагу не ступили на ваш корабль, если бы знали, что у вас трупы по трюмам валяются.

— У нас трупы не валяются, а вот с вашим появлением на корабле стало твориться, черт знает что! И вообще, давайте закончим этот бессмысленный разговор! Вы, Наталья, как вас по отчеству?

— Дормидонтовна!

— Вы, Наталья Дормидонтовна, — без тени улыбки заявил командир, — такая проблемная женщина! Вот Юрий сидит в прачечной и молчит. Вам же не угодишь! — и командир встал, беря в руки свой рупор.

— Я все поняла, — быстро ответила я. — И не надо кричать мне в ухо! — я убежала раньше, чем он успел возразить.

Я не стала искать фотокора — я и так знала, что беспроблемный Юрий давно околачивается возле места преступления, делая вид, что его интересуют только красота природы. Шагнув в сторону трапа, который вел в трюм, я решила прозондировать ситуацию с местоположением трупа. Мне тут же преградили путь два дюжих молодца с гаечными ключами наперевес, и я поняла, что труп лежит там, в трюме.

— Извините, у нас приказ! — промямлил один, и я поняла, что гаечный ключ он не опустит на голову дамы даже под страхом расстрела.

— Вы бы еще утюгами вооружились, — смерила я их презрительным взглядом и пошла наверх.

Но в каюте не появилось ничего интересного. Мобильник по — прежнему молчал, как немой, документы как сохли, так и продолжали сохнуть. На тумбочке я заметила визитку, где сообщалось, что капитан этого судна — Александр Александрович Седов. Вот так — ни много, ни мало, а однофамилец известного русского полярника. Сообразив, что в редакции с ума сходят, строя разные предположения на тему нашей пропажи, я решила действовать на свой страх и риск. А если они еще узнают про убийство — тогда и вовсе нам несдобровать.

Я нашла Седова, когда осматривал какое — то сооружение, висящее на железных цепях, — интересно, чем вообще занимаются капитаны на стоянке?

— Товарищ капитан! Отправьте нас, пожалуйста, на берег! Нам в редакцию надо — материал сдать!

— До прибытия полиции не могу! Вы теперь попали в число подозреваемых по делу об убийстве!

— Почему это? — спросила я, думая о том, видел ли капитан, как я выходила из машинного отделения. — И вообще, Александр Александрович, при чем здесь мы? Мы же ни при чем?

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — быстро спросил капитан.

— Откуда? — удивилась я. — Откуда? Наверное, слышала просто. А — а, видела визитку капитана в каюте, но я не поняла, что капитан — это вы.

— Понимаю, вас смутили мои домашние тапочки? — улыбнулся капитан.

Я предположила, что в быту Александр Александрович — милейший человек, но на службе — самый что ни на есть зверский зануда. Так и оказалось.

Согнав улыбку с лица, Седов подтянулся и четко доложил:

— Вас переправить не на чем! Нашу шлюпку только что раздавило двумя бортами буксиров.

— Зачем вы ее раздавили? — в ужасе закричала я. — Чтобы мы остались здесь навсегда?

— Повторяю, это произошло случайно, во время спасательных работ. Вот видите, шлюпка висит. Только что подняли, ее так просто не залатаешь.

Я тоже осмотрела то, что осталось от шлюпки. Один бок у нее действительно выглядел мятым и неровным, но, на мой взгляд, плавать она могла. А скамеечки внутри — так вообще загляденье: сохранились в прекрасном состоянии.

— Но где же дыра? Ее нет! — возразила я нашему капитану.

— Дыры нет, но на плаву она продержится не более минуты, это связано с физическими законами, — и он ушел, как бы слегка откозыряв мне.

Плевать я хотела на физические законы, если мне нужно на берег. Это все просто происки врагов, и пора действовать самостоятельно. Я знала, что наш водитель Максим будет спать на берегу за кустами до тех пор, пока мы не хлопнем дверью машины у него под носом. Мобильник он при этом выключит. Не знаю, чем занимаются ночью наши водители, но на задании они всегда спят. Если, машина, конечно, стоит, а не едет.

Я подошла к рабочим, которые опять перекуривали на рельсе, и жалостливым голосом произнесла:

— Ребята! Мне нужна ваша помощь!

Истосковавшиеся без женской ласки и развлечений, ребята вскочили все, как один, и изобразили полную готовность к подвигам.

Надо сказать, что красотой и ростом я не отличаюсь. Зато прекрасно пою. Моя мама в детстве, правда, всегда говорила: «Поет! Хоть бы петь она умела!» А если я смотрелась в зеркало, она говорила: «Смотрит! Там было бы на что смотреть!» Почему — то в случае с пением я ей не поверила — наверное, потому что занималась вокалом и даже делала успехи. А вот с внешностью, к моему жестокому огорчению, поверила — смотреть на меня незачем. Зато у меня были и есть красивые глаза, изящные формы и совершенно чудный голос. Чудный в смысле проникновения в душу. То есть, мне достаточно спросить дорогу на улице, как дюжина мужчин бросает свои дела и выражает мгновенную готовность доставить меня прямо к месту.