Близкий свет - Фридрих Незнанский Страница 6

Ирина недовольно поморщилась: кажется, она уже и сама уже начала пользоваться Шуркиными интонациями, разбрасывая обвинения налево и направо, ни за что конкретное, в сущности, лично не отвечая. Удобная позиция…

За ужином разговор возобновился словно бы сам по себе. А может, это Шурка, чьи мозги, разумеется, если не заняты посторонними бабами, то всегда нацелены на все эти привычные для него следствия-расследования, спровоцировал его. Во всяком случае, он, как бы между прочим, заметил, помешивая в стакане с чаем раздавленную чернику, — лечиться так лечиться! — что, если женщина, потерявшая единственную дочь, да к тому же, вероятно, и кормилицу, действительно желает добиться истины, ей легче всего не ждать решения компетентных органов, а обратиться к адвокату. Тот проведет соответствующее расследование, и одинокая пожилая женщина сможет получить хоть какую-то компенсацию от государства. И тянуть с этим делом не надо: чем больше пройдет времени, тем меньше будет обнаружено улик и фактов. Это он как профессионал советует. И, кстати, тут же вспомнил он, неподалеку, почти в центре Майори, вблизи от отеля «Балтик-Бич», имеется адвокатская контора бывшего отличного сыщика, а ныне адвоката Дорфманиса, с которым ему приходилось работать совсем недавно. Шура посмотрел с улыбкой на жену и добавил:

— Это было дело, связанное с убийством Эвы, если помнишь. Он — толковый мужик. И если у этой вашей Ады, или как там ее, Адель, Аделина, Аделаида? — Турецкий еще шутил! — возникли вопросы, она вполне может проконсультироваться с адвокатом, тот не откажет в помощи. И недорого, кстати, возьмет. Его зовут Лазарем Иосифовичем, — добавил он и, полностью отключившись от темы, немедленно принялся за свой чай.

«Вот же счастливое умение! — почти восхитилась Ирина откровенной наглостью мужа. — Это ж надо?! При мне вспомнить о своей… Ну, негодяй, ничто его не пробирает! И ведь тут же сделал такой вид, будто у них ничего не было!» Но ревность Ирины длилась недолго. К чему теперь говорить о той покойнице, задушенной преступником, охотившемся, как выяснилось, вовсе не за ней, а за Шуркой, в воронежской гостинице? Она вспомнила собственные размышления сегодня на пляже и решила, что Шуркина шальная башка все-таки хоть и с заметными моральными издержками, однако варит в правильном направлении. Молодец…

Режиссер Петер Августович Ковельскис принял умный совет Инги и озвучил идею обращения в адвокатскую контору на поминках, где ему внимали с неоднозначным интересом. Он без труда нашел указанную контору и договорился с молодым человеком, который представился помощником адвоката Дорфманиса, Димитрисом Вилипсом, о том, что те возьмутся за такое расследование. Но им было необходимо знать все, что касается погибшей, и не из слухов, а из первых рук. И режиссер назвал ему адреса и телефоны матери Лоры, ее подруги Инги и тех нескольких работников театра, кто знал о решении актрисы сбросить лишние килограммы. Впрочем, о причине ее такого решения он решил промолчать, полагая, что ничего, кроме осложнений и подозрений в свой адрес, не добьется. Сама решила. Да, был у них такой разговор, но фактически на бегу, за несколько часов до его отъезда в Москву, и разговор этот касался исключительно исполнения роли Дездемоны в «Отелло».

Но сам он никаких предварительных условий актрисе, естественно, не ставил, очевидно, это была ее собственная инициатива, закончившаяся так неожиданно и трагически. Но дело определенно не в этом. Что, собственно, и требуется доказать. А то в театральном коллективе некоторые коллеги уже косятся на него, режиссера, возможно, желая приписать ему какую-то долю вины, в то время как он скорбит вместе со всеми о горькой потере.

Вежливый помощник адвоката все понял и пообещал немедленно поставить Петера Августовича в известность, как только им удастся найти хоть какие-то следы или улики совершенного преступления.

Довольный своей миссией Ковельскис тем временем занялся поиском подходящей актрисы, для замены на роль жены Отелло. Однако, поскольку сама судьба снова занесла его в Майори, а дом Инги находился неподалеку, в нескольких кварталах от главного проспекта, на Йомас-йела, и он решил не терять лишнего времени, хотя наступающий вечер был у него свободен, и позвонил ей. Причем позвонил, находясь почти возле ее дома. Он поставил себе за правило не появляться здесь без предварительного телефонного звонка, чтобы не ставить новую любовницу в неловкое положение. Элементарный такт обязывает. А ну, как у нее «гостит» кто-то другой? В том, что так может быть, он был почти уверен. Тонкий знаток психологии, он подозревал, что у «его Инги» есть еще кто-то. На каком основании? А на том, что она вела себя с ним в постели как очень опытная, умелая специалистка в этой, не такой уж и стыдной, в сущности, профессии. Мало ли, у кого как судьба складывается! Разумеется, ни о какой продолжительной связи с ней и речи быть не могло, разве что — близость, вот так, от случая к случаю.

Потому и сейчас, получив разрешение посетить, Петер Августович решил не медлить, и несколько минут спустя, уже входил в подъезд и открывал дверь в квартиру своим ключом. Но почему-то именно этот акт полнейшего, можно сказать, доверия к нему со стороны хозяйки не задевал его сознания. Он поспешил заверить гостеприимную Ингу, чьи прозрачные, словно созданные из кристаллов хрусталя, глаза излучали поистине небесное сияние, в том, что находился неподалеку, можно сказать, рядом, посетив перед этим адвокатскую контору. И, собственно, это и явилось причиной его появления у нее. Ну то есть так сложились обстоятельства. Странное, надо заметить, оправдание перед женщиной, вручившей тебе свои ключи — и не только от дома, но и от… Конечно, иногда мужчина должен думать перед тем, как приступать к оправданию своих, якобы спонтанных, действий. Очевидно, в данный момент ему было не до анализа своих речей.

Инга улыбнулась, подчеркивая тем самым свое одобрение его действий. Вот только одно ее, кажется, в этот раз несколько смутило: сообщая ей о своем разговоре с помощником адвоката, режиссер, ничуть не смущаясь, спокойно раздевался. Он аккуратно снял с себя верхнюю одежду и повесил пиджак и брюки на спинку стула, затем, продолжая говорить и перейдя в другую комнату, начал снимать там сорочку, майку и носки. Оставшись в одних трусиках, он выглянул к Инге и с удивлением обнаружил ее по-прежнему удобно сидящей в кресле и не собиравшейся немедленно спешить к нему, сбрасывая на ходу, как однажды уже было у них, легкий, очаровательный халатик. Наоборот, она поглядывала на его достаточно крепкую, накачанную фигуру с вопросительным интересом.

Он опешил: что происходит? Он же пришел за… ну, как… обычно. Он — в дом, она — в постель! И полная ясность. Каждый получает свое наслаждение. Хорошо, когда это происходит одновременно, но ничего страшного, если и порознь. Нет, в самом деле, что происходит?

На лице Ковельскиса было написано столь откровенное недоумение, что Инга расхохоталась. Ему показалось, что даже и с неприкрытой, хотя бы элементарной вежливостью, насмешкой. И он вдруг подумал, что, наверное, поторопился. Ведь всю прошедшую ночь после утомительных, но, очевидно, необходимых для своего же собственного морального очищения, поминок девятого дня они провели в бурной борьбе, совершенно обессилившей закаленного в подобных любовных битвах Петера Августовича. А вот Инга, как он обнаружил, покидая ее «уютное гнездышко» на рассвете, совсем вроде бы и не устала. И могла бы, вероятно, продолжить состязание в выносливости. О чем это говорит? О ее бурном спортивном прошлом? Со всеми издержками «тренерских забот о своих подопечных» во время спортивных сборов, и так далее, известно же… Именно это обстоятельство и подтолкнуло его к мысли, что она, конечно же, профессионалка. И раз это так, то ни о каких сердечных делах и проблемах здесь не может быть и речи. Расслабление — да, наслаждение — да. В конце концов, и особая благодарность может тоже иметь место. Но, возможно, напрасно распалив свое воображение, она претендует теперь на нечто большее нормальной человеческой близости? Это стало бы огромной ошибкой с ее стороны. Увы, не мог себе позволить известный деятель высокого искусства длительную и в чем-то обязывающую его страсть с обыкновенной преподавательницей английского языка в гимназии. Даже с учетом ее замечательного женского умения. Так в чем же дело?