Последний Иерофант. Роман начала века о его конце - Владимир Шевельков Страница 6

Неплохой психолог, Думанский не мог, однако, взять в толк, как выдерживают обыватели подобные судебные заседания: по лицам было видно, что почти никто из присутствующих в зале зевак не понимает сути происходящего — ни пояснений экспертов, ни тонкостей толкования закона, ни значимости требований сторон о точном соблюдении процесса: ждали лишь сенсации и ради нее терпели долгий утомительный перечень приводимых доказательств. Вереницей допрашивались свидетели, изучались документы, осматривались вещественные доказательства, оглашались справки и заключения.

Внешность вошедшего в зал очередного свидетеля, как и большинства проходивших по делу лиц, нельзя было назвать приятной: вызывающий взгляд, застывшее, без тени эмоций, лицо, волосы зачесаны назад, черные усики топорщатся в стороны наподобие маленьких острых лезвий: поверх невзрачной, в черную полоску, точно пижамной, пары небрежно наброшено дорогое черное пальто, словно бы с чужого плеча, вокруг шеи обвился грязно-серый вязаный шарф: лаковые штиблеты, гармонировавшие с пальто, производили впечатление новых, но сапожная щетка явно их не касалась. Кесарев — так звали свидетеля — уверенно поднялся на трибуну, картинно положил руку на Священное Писание, неторопливо и словно бы через силу произнес клятву.

Обвинитель, как и требовала от него судебная этика, бесстрастно вопросил:

— Свидетель, поясните, пожалуйста, суду, какие отношения существовали между подсудимым и погибшим?

Кесарев с готовностью отвечал:

— От Савелова я неоднократно слышал, что Гуляев «перешел ему дорогу». Он и раньше Гуляева недолюбливал, а после одного случая так и вовсе стал ненавидеть. Савелов сразу покидал те места, где появлялся Гуляев. По личной причине, даже по интимной. — При этих словах он обвел присяжных многозначительным взглядом, что породило шепот в зале.

Прокурор удовлетворенно кивнул. Думанский обратился к председательствующему:

— Могу я задать уточняющие вопросы?

— Пожалуйста, если господин обвинитель более вопросов не имеет.

Думанский незамедлительно перехватил инициативу:

— В таком случае, господин Кесарев, поясните, когда и при каких обстоятельствах погибший все это вам рассказывал? Вы ведь служили в банке всего-навсего помощником секретаря. По меньшей мере, странная доверительность крупного финансиста к скромному служащему… Какие особого свойства отношения между вами существовали, если господин Савелов нашел нужным сообщить вам причину своего разлада с подзащитным? В своих показаниях вы сочли необходимым подчеркнуть неприязнь Савелова к Гуляеву, но ведь к последнему, как можно заключить из газетных сообщений, относится подобным образом девяносто девять процентов мужского населения Европы. Может быть, вы в состоянии пояснить и отношение моего подзащитного к Савелову? Мы ведь слушаем дело об убийстве господина Савелова господином Гуляевым, а не наоборот.

На секунду показалось, что свидетелю не хочется отвечать на заданный вопрос, но тут же его лицо приняло независимое выражение. Он с подчеркнутой любезностью улыбнулся адвокату, как бы давая понять, что тот напрасно отнимает у него бесценное время:

— По-моему, о наших отношениях с покойным и так все ясно. Должность в его банке я занимал незаметную — это правда, но мы с ним были добрые друзья, а уж как люди становятся друзьями, это одному Богу известно. Савелов мне однажды рассказывал, что Гуляев его чем-то обидел, задел. Может, это и было связано с женщиной — точно не скажу. А Гуляев ненавидел Савелова, это точно! Я думаю, подсудимый и сам этого отрицать не станет. — Кесарев с покровительственным сочувствием — как на больного — посмотрел на Гуляева.

Думанский разочарованно развел руками. Затем произнес:

— Поясните в таком случае хотя бы ваше собственное мнение о моем подзащитном, дабы суд удостоверился в том, что у вас нет оснований его оговаривать.

Кесарев не успел ответить, как сорвался обвиняемый, в который раз уже вызвав неудовольствие адвоката:

— Слушайте, да уберите вы отсюда этого таракана! Закон вы или кто? Не ясно, что ли, что он меня оговаривает? Что вы его слушаете? Он же соврет — недорого возьмет! Я сам не хуже Кесарева знаю, как Савелов ко мне относился, а он пусть нос не сует в мои дела!

Гуляев рванулся к Кесареву, потрясая кулаками, точно до его сознания дошло что-то важное:

— Ах ты, вражина анафемская, да ты сам меня с Савеловым рассорить хотел! Да это ж ясно как Божий день! Держал я некоторый капиталец в савеловском банке, а вот шаромыжник этот с большой дороги нашептывал покойнику, будто нечестно нажиты мои капиталы, — имя мое чернил, а сам-то в доверие втирался! Я когда о том узнал, все деньги перевел в Русско-Азиатский банк. С тех пор Савелов, Царствие ему Небесное, меня и невзлюбил… Ах ты ж мразь!

Последние слова Гуляев договаривал, когда уже двое бдительных жандармов скрутили его, не допустив до слегка побледневшего, но уверенного в своей недосягаемости свидетеля.

— Подсудимый! — завопил председательствующий. — Сколько можно напоминать, что вы в суде, где следует вести себя соответствующе! Прекратите мешать следствию бесцеремонными репликами!

Взяв себя в руки, председательствующий в строгом тоне обратился к адвокату:

— Прошу продолжать допрос свидетеля Кесарева.

Думанский последовал указанию:

— Свидетель, вы знали когда-либо человека по фамилии Челбогашев? Вам, по крайней мере, что-нибудь говорит эта фамилия?

Кесарев в упор посмотрел на адвоката, потом, сощурив глаза, ответил:

— Нет. О таком впервые слышу.

— Суд не будет возражать, если я оглашу копию определения о прекращении уголовного дела в отношении господина Кесарева, возбужденного в связи…

Думанский не успел договорить фразу, как с места вскочил обвинитель и замахал руками:

— Наше судопроизводство не допускает оглашения сведений о прежних судимостях обвиняемого! Почему мы ставим свидетеля в положение заведомо худшее в сравнении с положением обвиняемого? Я решительно протестую!

Председательствующий стукнул по кафедре молотком:

— Протест удовлетворяется!

Нужно было видеть реакцию Кесарева, который походил сейчас на павлина, расправившего хвост.

Адвокат, однако, и не думал отступать.

— Тогда, с вашего позволения, — он кивнул в сторону судьи, — я ознакомлю высокий суд с содержанием другого документа, обнаруженного в личном сейфе покойного: к сожалению, полиция не догадалась, что наше законодательство предусматривает хранение счетов, денежных средств и ценных бумаг не в одном только банке. К тому же я просил бы позволения допросить одну персону из прислуги Гуляева.

Получив разрешение, Думанский приступил к чтению документа:

— «Сим удостоверяю, что мною, Челбогашевым Дмитрием Михайловичем, взяты у господина Савелова сего тысяча девятьсот четвертого года, января, числа первого, семнадцать тысяч рублей ассигнациями, кои я обязуюсь возвратить не позднее седьмого июля тысяча девятьсот четвертого года». Далее следует собственноручная подпись должника.