Три дня в Сирии - Михель Гавен Страница 6

— Снайпер? — удивленно произнесла Джин.

— Да, снайпер, — подтвердил с улыбкой мужчина, поворошив ее волосы. — Был неплохим снайпером, пока однажды не сломался.

— Что такое? Развод с женой? — поинтересовалась Джин.

— Развод — следствие. Все началось с ранения. Три года назад в Хайфе я принимал участие в операции по ликвидации боевиков ФАТХа, которые готовили террористический акт. Мы получили сообщение, что два палестинца на автомобиле «тойота» движутся в сторону города. При них был заряд взрывчатки. Террористы уже проехали деревню Бака-аль-Гарбиа, на границе с Палестинской автономией, когда около полуночи мы их блокировали. «Тойоту» прижали к обочине. Мне и моему напарнику было приказано держать машину под прицелом. Когда из «тойоты» выскочили палестинцы, один оказал сопротивление, и я снял его. Второго тут же разоружили. К машине запустили робота, чтобы он обследовал, где находится заряд. Казалось бы, все закончено, но вдруг из соседнего переулка выскочил еще один боевик. То ли он был в машине и успел соскочить заранее, а его пропустили, то ли поджидал в деревне, намереваясь присоединиться к молодцам, которые ехали в «тойоте». На плече у него был ПТУРС, а напротив — молодежный клуб. В нем около трехсот человек собирались повеселиться вечером, не подозревая ни о каких бедах. Думать было некогда, ведь я был ближе всех. Бросился на палестинца, сбил с ног. Ракета взорвалась. Боевика убило насмерть, а мне повредило глаз, — сказал Алекс, показав на височный шрам. — Вот еще след остался. Пока лежал в госпитале, Ясмин, моя бывшая жена, ни разу ко мне не пришла. Тогда я узнал, что она переехала на виллу к своему любовнику, а детей к своей матери отправила. Зрение так и не восстановилось полностью, — с горечью заметил Алекс. Опустив женщину снова на постель, мужчина взял недокуренную сигарету из пепельницы, чтобы стряхнуть пепел.

— На первой же операции после выписки я промахнулся, — продолжил Алекс через мгновение. — У меня с самой снайперской школы промахов не было. А тут… Боевики ФАТХа захватили школу. Мне приказали снять палестинца, прикрывавшегося десятилетним мальчиком. Преступник надеялся выйти из здания школы. Я выстрелил и промахнулся, а боевик убил ребенка. Сам не знаю, почему, — Красовский опять стряхнул пепел в пепельницу на тумбочке рядом с кроватью. — Вроде и зрение не подвело. Врачи тщательно проверяли мою годность по физическим показателям. Все допустимо, но что-то сломалось внутри. Потом уже был этот промах, предсмертный крик мальчика, его мать, от горя упавшая без сознания. Все произошедшее оказалось слишком тяжело. Никто меня не списывал и не увольнял. Даже сослуживцы не попрекнули. Я сам написал рапорт и попросил о переводе. Решил, что снайперскую винтовку больше не возьму. Меня уговаривали остаться. Сам генерал к себе вызывал. Отличный послужной список, награды, звание майора в тридцать два года, один промах не считается. Через две-три операции обещали подполковника. Я же не смог, — Красовский усмехнулся с горечью. — Этот мальчик все стоял у меня перед глазами, да и сейчас частенько вспоминаю его. Во сне вижу иногда. Страх и боль не отпускают. Ведь можно было промахнуться в какой-то другой раз, не в тот! Почему именно тогда? У меня сын его возраста. Если бы он оказался на месте убитого? Так и ушел. Никто меня не понял. Уже четыре раза обратно звали. В Тель-Авиве верить не хотели. Как может майор Алекс Красовский, награжденный тремя медалями за отвагу и смелость, командовать полицейскими на Голанах, чтобы они усмиряли вечно вопящих сирийцев на демонстрациях? Я упрямо отказывался. Сам себя расспрашивал о причинах. Что-то держало. Теперь-то я многое понимаю, — мужчина трепетно прислонил голову Джин к своему к плечу, поцеловав в висок и закрытые глаза. — Предчувствовал, наверное, знаменательную встречу с тобой. Когда мне позвонили из Иерусалима и сказали, надо обеспечить секретную операцию, а потом прислали депешу, в которой предписывалось помочь осуществить переход американскому разведчику, я ожидал чего угодно, за исключением любви с первого взгляда к этому самому разведчику.

— Так уж и с первого! — сказала Джин, недоверчиво качнув головой. — Я приехала поздно вечером, было уже темно. Когда ты мог меня разглядеть? Мы и говорили всего минуты три, расставшись до утра.

— Ты вышла из машины и только один раз посмотрела на меня. Я увидел сначала длинные каштановые волосы, связанные в узел, и зеленые глаза. Вся тонкая, хрупкая, но и сильная, целеустремленная, знающая, чего хочет. Привыкшая, чтобы тебе подчинялись. Я тогда хотел провести с тобой ночь, — тихо произнес мужчина свое признание. — Еще имени не узнал, а уже страстно желал тебя. Вот только надеяться на это не приходилось. Ты же не знала, что я известный снайпер, сам себя отправивший в ссылку. Я для тебя был всего лишь обычным начальником полицейского участка, которым легко можно командовать, вообще не глядя, кто он такой.

— Надо же, еще говорят о латиносах как о самых горячих мужчинах. Это они, не успевая взглянуть на женщину, уже предаются самым жарким фантазиям. Ну, или арабы, — сказала женщина, приподнявшись на локте и заглядывая Алексу в лицо. — Я смотрю, израильтяне им не уступят. Во всяком случае, снайперы, даже бывшие, хоть им и необходима выдержка и хладнокровие, насколько я понимаю.

— Я проявил мало выдержки? — иронически спросил Красовский, целуя ее в губы. — Ты догадывалась, о чем я думаю? Я размышлял о своей любви к тебе.

— Нет, не догадывалась, — ответила Джин честно. — Я бы и сейчас не догадалась. Моя собственная голова занята только поиском причины, почему молчит Дэвид, что у него не складывается. Еще я размышляю по поводу своего обитания в Сирии, — задумчиво сказала она, взглянув в сторону окна. — Ведь там у меня не будет миссии Красного Креста, на территории которой я неприкосновенна, не говоря уже об американской базе, на которой всегда можно найти защиту и поддержку. Видимо, я там буду в одиночестве. Судя по молчанию Дэвида, ему просто не за кого меня зацепить. Это секретные сведения, но, насколько я знаю, человек, который помогал нам в приграничном районе, погиб в аварии. Произошел несчастный случай на дороге, а никого другого ему на замену нет. Вся операция пребывает на грани срыва. Во всяком случае, об этом я думала, пока ты не поднялся в эту комнату, — заметила с улыбкой Джин.

— О чем ты думаешь сейчас? — спросил Алекс, притянув ее к себе и с необычайным жаром целуя шею и грудь.

— Сейчас я бы хотела остаться с тобой, но мне все равно надо идти в Сирию, — ответила Джин, обнимая его за плечи. — Если операция, конечно, вообще состоится. Только теперь мне будет тяжелее.

— Можно использовать эту женщину, — неожиданно предложил Красовский, подняв голову.

— Какую женщину? — спросила она, недоуменно взглянув на Алекса. — Эту русскую? Кажется, ее зовут Светлана.

— Да, Светлану. У нее наверняка есть какие-то знакомые по ту сторону границы. У них обычно полно родственников, и они частенько перекрикиваются через мегафон. Одна большая деревня, — объяснил свою мысль Красовский.

— Ты забыл, она не ладит со своими сирийскими родственниками, — напомнила мужчине Джин.

— Тем лучше. С кем-то же она общается! Даже у нее нет близких людей в деревне, и она враждует со своими родственниками, вероятно, кто-то остался по ту сторону границы. С ними она поддерживает отношения. Это могут быть, например, русские женщины, страдающие от своих мужей и членов их семьи. Раньше, в семидесятые и восьмидесятые годы, сирийцы часто женились на русских. Надо аккуратно переговорить со Светланой. Считаю, ее можно использовать в качестве той самой зацепки, которой сейчас не хватает. Если разрешите, мэм, я сделаю это, — пошутил мужчина, откидывая волосы Джин, упавшие на ее высокую грудь, и сдержанно улыбнулся, скрывая иронию. — Я осторожно побеседую с ней, когда они приедут сегодня на перевязку. Проверю почву, скажем так. Если мы найдем, за что зацепиться, то сами подскажем Дэвиду решение. Согласны, мэм?