Убийства в "Маленькой Японии" - Барри Лансет Страница 6

Мой кошмар словно повторялся заново.

Я смотрел на полицейских, сгрудившихся позади баррикады из автомобилей. Чтобы уберечься от пронизывающего морского ветра, многие патрульные надели поверх форменных кителей черные кожаные куртки, а детективы кутались в долгополые плащи и в теплые пуховики. Кто-то говорил, кто-то слушал, но каждый непременно бросал взгляд в глубь протянувшейся дальше торговой улицы. Впрочем, нет, не туда. Место, где все еще лежали трупы, – вот что притягивало их взгляды.

Преобладавшим настроением была нервная неуверенность. Она красноречивее всего свидетельствовала об отчаянии и даже страхе, признаки которых редко заметишь среди защитников закона и порядка, а ведь я жил с этими разрушительными для души эмоциями каждый день с тех пор, как погибла жена, отправившись четыре года назад в США, желая помочь родителям оформить какие-то иммиграционные документы.

Телефонный звонок разбудил меня без десяти семь утра: полицейским сообщил мой номер один из соседей. Успев на следующий рейс в Лос-Анджелес, я взял напрокат машину и оказался на месте, когда инспектор из пожарной бригады еще не успел закончить свою работу.

Я представился. Он окинул меня полным сочувствия взглядом.

– В таких случаях порой и поделать-то нечего, – объяснил он. – Ох уж эта старая проводка! Разрыв изоляции может произойти сам по себе. Или случается самое небольшое землетрясение, и многожильный кабель срывается с креплений. Но если он не находится под постоянной нагрузкой, никто этого не замечает. Проходят годы, вечная калифорнийская жара иссушает обмотку, провода оголяются, происходит короткое замыкание и возгорание. Если только никто из жертв не имел привычки курить в постели. Курение тоже часто становится причиной пожаров.

– Никто из них не притрагивался к сигаретам вообще.

– Что ж, тогда хотя бы это можно исключить.

Я стоял на тротуаре, наблюдая, как продолжается разбор пепелища. Моя жена, ее родители и гостивший у них дядюшка легли здесь спать накануне вечером.

И вот пока я дожидался окончательного вердикта по поводу причин пожара, мне и бросился в глаза кандзи. Родители Миеко жили в пяти кварталах от моего прежнего дома, и район я знал как свои пять пальцев. Публика там обитала пестрая, хватало своей шпаны, а потому и граффити мелькали едва ли не на каждом углу. Но тогда, к своему огромному удивлению, среди многочисленных рисунков сальвадорской уличной банды, помечавшей «принадлежавшую» ей территорию, я вдруг увидел нечто явно японское. Причем иероглиф был выполнен на тротуаре в тех же черно-красно-зеленых цветах, что и абстрактные каракули бандитов, а потому всякому непосвященному показалось бы, будто это всего лишь очередная выходка местных малолетних хулиганов. Но если ты владел японским, данный знак атаковал твое зрение с агрессивностью, на какую не способна никакая трехмерная графика. А краска выглядела совершенно свежей.

Азиатские банды орудовали в городе наравне с другими, и кто-то из них мог вполне оставить автограф в виде кандзи. Но поскольку обнаружил я его точно напротив места, где прошлой ночью погибла моя жена, а соседи в один голос утверждали, что накануне не видели там ничего подобного, во мне зародились первые подозрения.

После чего и последовала уже описанная цепочка событий. Выяснив, что подобный изограф не встречается больше нигде в городе, что этот кандзи не включен ни в один из наиболее полных словарей, я стал совершать свои паломничества в Японию, во время одного из которых столкнулся со стариком, поведавшим мне свой секрет. При этом он был испуган настолько, что растворился в воздухе, стоило мне отвернуться. И все равно факт, что кто-то другой видел этот кандзи – причем исключительно в местах, где происходили убийства, – стал для меня важнейшей вехой, словно ниспосланной свыше. Увы, но только для меня одного. Те, кого это могло заинтересовать по долгу службы, моих подозрений не разделяли.