Левиафан - Борис Акунин Страница 6

Устав от пессимистических наблюдений и жары,комиссар вернулся на корабль понурый. А тут такая удача — новый клиент. Ипохоже, перспективный.

Комиссар наведался к капитану, навел справки.Итак, имя — Эраст П. Фандорин, российский подданный. Возраст российскийподданный почему-то не указал. Род занятий — дипломат. Прибыл изКонстантинополя, следует в Калькутту, оттуда в Японию, к месту службы. ИзКонстантинополя? Ага, должно быть, участвовал в мирных переговорах, которымизавершилась недавняя русско-турецкая война. Гош аккуратно переписал все данныена листок, прибрал в заветную коленкоровую папочку, где хранились все материалыпо делу. С папкой он не расставался никогда — листал, перечитывал протоколы игазетные вырезки, а в минуту задумчивости рисовал на полях рыбок и домики. Этопрорывалось заветное, из глубины сердца. Вот станет он дивизионным комиссаром,заработает приличную пенсию, и купят они с мадам Гош хорошенький домикгде-нибудь в Нормандии. Будет отставной парижский флик рыбу удить дасобственный сидр гнать. Плохо ли? Эх, к пенсии капиталец бы — хотя бы тысячдвадцать…

Пришлось еще раз наведаться в порт, благопароход ждал очереди на вход в Суэцкий канал, и отбить телеграммку впрефектуру: не известен ли Парижу русский дипломат Э. П. Фандорин, не пересекалли в недавнее время границ Французской республики?

Ответ пришел скоро, через два с половинойчаса. Выяснилось, что пересекал, родной, и даже дважды. Первый раз летом 1876года (ну это ладно), а второй раз в декабре 1877-го, то есть три месяца назад.Прибыл из Лондона, зарегистрирован паспортно-таможенным контролем в Па-де-Кале.Сколько пробыл во Франции, неизвестно. Вполне возможно, что 15 марта ещеобретался в Париже. Мог и на рю де Гренель заглянуть со шприцем в руке — чемчерт не шутит?

Стало быть, нужно освобождать местечко застолом. Лучше всего было бы, конечно, избавиться от докторши, но не покушатьсяже на священный институт брака. Малость подумав, Гош решил сплавить в другойсалон чайного торговца — как не оправдавшего теоретических надежд и наименее перспективного.Пускай стюард его пересадит. Мол, есть местечко в салоне с господами поважнееили с дамочками посмазливей. На то он и стюард, чтобы подобные вещи устраивать.

Появление в салоне нового персонажа вызваломаленькую сенсацию — за время пути все уже успели изрядно друг другуподнадоесть, а тут свежий господин, и такой импозантный. Про бедного мсьеБуало, представителя промежуточной ступени эволюции, никто даже не спросил.Комиссар отметил, что больше всех оживилась мисс Кларисса Стамп, старая дева:понесла что-то про художников, про театр, про литературу. Гош и сам любил надосуге посидеть в кресле с хорошей книжкой, всем авторам предпочитал ВиктораГюго — оно и жизненно, и возвышенно, и слезу прошибает. Да и дремлется наславу. Однако про русских писателей с шелестящими именами он, разумеется, ислыхом не слыхивал, так что принять участие в беседе не мог. Только зрястаралась английская селедка, больно молод для нее мсье Fandorine.

Рената Клебер тоже не бездействовала —предприняла попытку зачислить новенького в штат своих клевретов, которых онабезжалостно гоняла то за шалью, то за зонтиком, то за стаканом воды. Через пятьминут после начала ужина мадам Клебер уже посвятила русского во все перипетиисвоего деликатного состояния, пожаловалась на мигрень и попросила сходить задоктором Труффо, который нынче что-то задерживался. Однако дипломат, кажется,сразу раскусил, с кем имеет дело, и вежливо посетовал, что не знает доктора влицо. Поручение помчался исполнять услужливый лейтенант Ренье, самая преданнаяиз нянек беременной банкирши.

Первое впечатление от Эраста Фандорина былотакое: немногословен, сдержан, вежлив. На вкус Гоша слишком уж лощеный.Крахмальный воротничок торчит будто алебастровый, в шелковом галстуке жемчужнаябулавка, в петлице (фу ты-ну ты) алая гвоздика. Гладкий проборчик волосок кволоску, холеные ногти, тонкие черные усы словно углем нарисованы.

По усам о мужчине можно заключить многое. Еслитакие, как у Гоша — моржовые, свисающие по углам рта, — значит, человекосновательный, знающий себе цену, не вертопрах, на мишуру такого не возьмешь.Если подкрученные кверху, да еще с заостренными концами, — это юбочник ибонвиван. Сросшиеся с бакенбардами — честолюбец, мечтает быть генералом,сенатором или банкиром. Ну, а когда такие, как у мсье Фандорина, — это отромантического представления о собственной персоне.

Что еще можно было сказать про русского?По-французски говорит прилично. Характерная деталь — слегка заикается. Значкакак не было, так и нет. Больше всего интереса дипломат проявил к японцу,задавал ему всякие скучные вопросы про Японию, но самурай отвечал настороженно,словно ожидал подвоха. Дело в том, что новенький не объяснил обществу, куда изачем едет — просто назвал свое имя и сказал, что русский. Комиссару желюбознательность русского была понятна — ему в Японии жить. Гош представилстрану, где все поголовно такие, как мсье Аоно, все живут в кукольных домиках сзагнутыми крышами и чуть что выпускают себе потроха. М-да, русскому непозавидуешь.

После ужина, когда Фандорин сел в сторонкевыкурить сигару, комиссар пристроился в соседнем кресле и задымил трубкой.Ранее Гош представился новому знакомому парижским рантье, из любопытствасовершающим путешествие на Восток (такая была у него легенда). Теперь же повелразговор к делу, но издалека, осторожненько так. Повертел у себя на лацканезолотого кита (того самого, с рю Гренель), сказал как бы между прочим, длязавязки беседы:

— Красивая штучка. Не находите?

Русский покосился на лацкан, промолчал.

— Чистое золото. Шик! — похвалилГош.

Снова выжидательное молчание, но вполнеучтивое. Просто ждет человек, что последует дальше. Голубые глаза смотрятвнимательно. Кожа у дипломата хороша — чистый персик. Румянец прямо как удевушки. Но не маменькин сынок, это сразу видно.

Комиссар решил сменить тактику.

— Много путешествуете?

Неопределенное пожатие плечами.

— Вы ведь, кажется, по дипломатическойчасти?

Фандорин вежливо наклонил голову, вынул изкармана длинную сигару, отрезал серебряным ножиком кончик.

— И во Франции бывать приходилось?

Опять утвердительный наклон головы. Собеседникиз мсье русского неважнецкий, подумал Гош, но отступать не собирался.

— Я больше всего люблю Париж раннейвесной, в марте, — мечтательно произнес сыщик. — Лучшее время года!

Он зорко взглянул на своего визави и внутреннеподобрался — что скажет?

Фандорин кивнул дважды. Непонятно: то липросто принял к сведению, то ли согласен. Начиная раздражаться, Гош враждебнонасупил брови.

— Так вам значок не нравится?