Тайный дневник да Винчи - Анхель Гутьеррес Страница 6

Пиза, 1503 год

Леонардо да Винчи прибыл в Пизу в собственной карете, подаренной ему почти десять лет назад Лодовико Сфорца по прозванию Моро, — четырехместной закрытой повозке, запряженной парой лошадей, маленькой, узкой и неустойчивой. Показался кафедральный собор, о чем возница немедленно сообщил Леонардо: маэстро просил предупредить его об этом заранее. Кафедральный собор с прилежащими строениями представлял собой красивейший архитектурный ансамбль, не вполне удавшийся из-за наклона башни, в чем была повинна деформация почвы, слишком мягкой, чтобы выдержать такую тяжесть: вес, приходившийся на единицу площади, оказался слишком большим. Сие важное обстоятельство не приняли во внимание строители, проектируя здание. К счастью, они вовремя заметили свой просчет и сумели отчасти исправить ошибку, остановив опасное падение, не прекращая работ по возведению башни.

— Она не протянет и двух лет, синьор да Винчи, — весело заметил возница. Разумеется, он не подозревал о мерах, предпринятых архитекторами для спасения башни.

— Она постепенно наклоняется, — ответил Леонардо, слышавший эту песню уже много раз, — но мои расчеты, если они верны, сулят ей долгую жизнь, очень долгую — столетия.

На том беседа закончилась, карета покатилась дальше и вскоре затерялась в лабиринте городских улочек. Неподалеку от центральной площади находился дом, принадлежавший одному из самых почитаемых и выдающихся художников, чье имя прославилось не только в Италии, но и в Европе, а огромный талант и высокое мастерство нашли выражение в живописи, ваянии, архитектуре и даже ювелирном искусстве: Алессандро ди Мариано ди Ванни Филипепи, более известному как Сандро Боттичелли. Он держал такую же мастерскую во Флоренции, как и Леонардо. Почти ровесники (Боттичелли был старше на семь лет), они оба обладали большим жизненным опытом, научившись ценить, как благословенный подарок, искреннюю дружбу. Правда, в последние годы их отношения подернулись ледком из-за расстояния, редких встреч и определенного расхождения во взглядах, прежде всего на религию.

Карета остановилась у дома Боттичелли. По настоянию возницы слуга открыл ворота и пропустил гостей во внутренний двор. Скорбь, почти отчаяние в глазах подростка не ускользнула от внимания Леонардо. Что пареньку известно о неприятностях господина?

— Мальчик, — обратился к нему Леонардо, когда тот открыл дверцу кареты. — Что здесь происходит?

— Это хозяин, мой хозяин… — ответил ребенок, едва не плача.

Леонардо погладил его по щеке, желая успокоить. Это был очень красивый мальчик, хотя и хромоногий — изъян, совершенно невыносимый для Божественного. Не из-за малодушия или, не дай Бог, высокомерия, а потому, что всякое непоправимое увечье и несправедливые мучения калеки, обреченного страдать пожизненно, глубоко печалили Леонардо, причиняя настоящую боль. По этой причине он не принимал в свою мастерскую учеников, не отвечавших его идеалу красоты, тем самым невольно давая повод для грязных сплетен.

— Скажи, мальчик, что с твоим хозяином? Где он теперь?

— Следуйте за мной, синьор. Он в комнате наверху. Уже много дней он оттуда совсем не выходит, и даже еду приходится подавать ему украдкой, когда он изволит на минуту приоткрыть дверь. Но мы его даже не видим, поскольку он прячется и только протягивает в щель руку. С ним приключилось что-то очень скверное… Помогите ему, синьор да Винчи, пожалуйста.

— Не беспокойся, я сделаю все, что в моих силах.

Тут Леонардо заметил, как второй подросток, тоже убитый горем, наблюдает за ними, забившись в уголок патио. Решительно настроенный узнать всю правду о случившемся здесь (а дело явно было нешуточное, судя по письму друга и тому, что он видел собственными глазами), Леонардо попросил мальчика проводить его в покои Боттичелли.

Поднявшись наверх, Леонардо громко стукнул кулаком в массивную дверь. Ответом ему было молчание. Подождав немного, Леонардо постучал вновь, еще настойчивее.

— Убирайтесь! Я просил меня не тревожить! — долетел из комнаты голос Боттичелли, отчаянный и гулкий, словно исходил со дна пропасти, отражаясь от скал.

— Сандро! Это я, Леонардо.

Сначала послышались торопливые шаги, а затем лязг отодвигаемого засова. Дверь комнаты отворилась, и показался человек, своим видом повергавший в содрогание: с опухшим лицом, глубокими тенями под глазами, грязными, всклокоченными волосами и непередаваемой гримасой, кривившей губы.

— Небо услышало мои молитвы! Входи, друг мой, входи скорее. Нельзя терять ни минуты.

— Что… — начал Леонардо, но Боттичелли порывисто схватил его за одежду и потащил в комнату с настойчивостью, совершенно неожиданной, учитывая его угнетенное состояние.

В опочивальне стоял густой невыносимый смрад. Окно плотно закрывали деревянные ставни. И хотя на дворе был ясный солнечный день, комнату освещали лампы, испускавшие тяжкий дух горелого масла. Отвратительно воняло мочой.

— Леонардо, друг любезный, Леонардо, маэстро… — твердил Боттичелли.

И тут Божественный сделал еще одно открытие: его друг был мертвецки пьян. Леонардо бросил на него мимолетный взгляд, и за короткий миг ему вспомнилось многое. В частности, как много лет назад они вместе едва не открыли таверну. Как все изменилось с тех пор! В памяти всплыла и главная причина охлаждения между ними: фанатик Джироламо Савонарола [5], безумец, сожженный за ересь. Его публично казнили во Флоренции, сначала удавив, а затем отправив тело на костер. Сандро следовал за ним неотвязно, как баран за овчаркой. Однако Савонарола скорее заслуживал прозвища «волк». Он обличал пороки и проповедовал возвращение к строгой, суровой до аскетизма нравственности, какую способен требовать от других только человек, преисполненный раскаяния за содеянные грехи. Он приводил в пример испанцев, но будь он сам испанцем, то несомненно, порицал бы их в первую очередь за распущенность нравов. Подобные люди всегда всем недовольны, поскольку чужие страдания доставляют им радость, и под маской благочестия обычно скрывается жажда власти, желание мстить и господствовать.

Леонардо не мог взять в толк, что привлекательного нашел его друг в столь непримиримых воззрениях, доведенных до крайности. А сравнительно недавно Боттичелли заподозрили в противоестественных сношениях с учениками, и хотя дело не получило развития, такие обвинения даром не проходят, в чем Леонардо убедился на собственном опыте. Иными словами, дружеские узы, связывавшие художников, ослабли, и они расстались. И вот теперь сокрушенный, похожий на пугало человек, жалкая пародия на себя самого, нуждался в его помощи. Истинная дружба тем и хороша, что проявляется в тяжелые минуты жизни: верный друг бросится на помощь, не считаясь с обстоятельствами и трудностями. Старая, некогда крепкая дружба не исчезает бесследно, срок давности не имеет значения. Сандро попал в беду, и Леонардо испытывал готовность без колебаний помочь ему. Если это в его силах и речь не идет о недостойном деле.