Библиотека географа - Джон Фасман Страница 6

Идриси рисовал по памяти карты улиц Язда, Исфахана, Ахваза, Дамаска, Бейрута и Иерусалима. Вычерченная им карта Палермо до сих пор украшает кабинет мэра этого города. Роджер презентовал сделанные Идриси карты Мальты и Минорки Теобальду Благочестивому и Карлосу Славному соответственно.

Мартовским утром 1154 года король призвал Идриси к себе, чтобы дать согласие на высказанную ранее географом просьбу. Идриси получал длительный отпуск, деньги, корабль с командой и обслуживающим персоналом, дабы отправиться в крупнейшую картографическую экспедицию в своей жизни и, несомненно, наиболее значительную из всех, что предпринимались когда-либо на Сицилии. Он планировал начертить карту всего известного тогда подлунного мира, начав, разумеется, с Европы, и первым делом намеревался отправиться на север. Письма к датскому королю Свену III с просьбами о содействии и безопасном проезде по Дании были уже составлены и подписаны. С затаенной печалью Роджер позволил своему картографу отплыть из Сицилии и поступать далее по собственному усмотрению. Идриси оставил ему возделанные сады с лечебными травами и фруктовыми деревьями, а также свой дом, потребовав взамен одного — сохранить в целости и первозданном виде собранную им библиотеку манускриптов вместе с привезенными из дальних странствий экзотическими предметами и различными древностями. Королеве Идриси презентовал свои драгоценности, «бесценную коллекцию ювелирных изделий, собранную за годы странствий для передачи их впоследствии супруге и дочерям. Но поскольку таковых нет и не предвидится, не будет ли ее величество столь добра, чтобы принять ее в дар на память о бедном страннике, льстящем себе надеждой, что когда-нибудь эти камни перейдут по наследству дочерям ее величества, каковая возможность совместно с Божественным участием, несомненно, помогут одинокому старику утишить свою печаль и скоротать остатки дней в мире и покое».

Отплыв из Сицилии, Идриси летом того же года нанес визит датскому королю Свену, которому было до крайности любопытно пообщаться с прибывшим с юга иностранцем, загоревшим до черноты под солнцем пустыни. Однако пребывание картографа на севере Европы оказалось коротким. Он написал Роджеру, что «двигаясь к северу, человек, что естественно, все дальше отходит от цивилизации и углубляется в варварские земли. Иной раз задаешься вопросом, возможна ли вообще цивилизация в северном климате, где человек вынужден расходовать большую часть своих жизненных сил на защиту от холода зимой, от кровососущих москитов летом и от набегов безбожных разбойников во всякое время года. Как, спрашивается, местному жителю при таких условиях развивать свою душу и интеллект, а именно: обучаться музыке, логике, риторике и кулинарии, то есть всем тем искусствам, которые, хвала Создателю, процветают при вашем благородном дворе, по которому я здесь так сильно тоскую?».

Далее он написал, что собирается покинуть датский двор как можно скорее, «поскольку, если говорить правду (дай-то Бог, чтобы эти строки не попались на глаза никому, кроме вашего величества), люди здесь в основном предаются пьянству, бранятся, испытывают силу друг друга в жестоких военных состязаниях, а также издают отвратительные звуки, каковой процесс по странному недоразумению называют пением. Не иначе как по Божьему благословению и соизволению мне встретился при дворе молодой епископ по имени Мейнхард. Он собирается отбыть на восток, когда установится погода и задует попутный ветер, и будучи, вероятно, наслышан о мудрости вашего величества и славе вашего великолепного двора, любезно согласился взять меня под свое покровительство и на своем судне доставить до города Любека, а оттуда — в незнаемые земли, каковые именуются то Ливонией, то Карелией, а то Летгаллией или Эстляндией. Я слыхал, что среди эстляндских городов есть один, именуемый Кьюлври, размером с большой замок. Если на то будет Божья воля, я достигну его еще до первого снега».

Идриси именовал Эстляндией Эстонию, а город Кьюлври, имевший за века множество разных обозначений, в наши дни называется Таллинном. Мейнхард и его спутники в своих странствиях не продвинулись дальше главного христианского форпоста в тех краях — города Риги. Что же касается Идриси, то он продолжил свое картографическое плавание по Балтийскому морю, перенося на бумагу контуры береговой линии, пока его не прибило штормом к острову Хииумаа. Он писал, что той зимой «мы сгорали со стыда за свое благополучие, наблюдая вокруг себя все возможные варианты человеческой бедности, несчастья и неустройства. Люди здесь едят конину, древесную кору, собак, сухую траву и мхи и, от случая к случаю, себе подобных. Отцы и матери сажают своих детей в лодки и оставляют на волю волн в надежде, что их чада каким-то чудом достигнут других, более безопасных и обильных, земель. Мы видели много таких детей, замерзших насмерть, которых в их утлых челнах прибило назад к берегу. Мне не хватает слов, чтобы описать ту степень несчастья, убожества и человеческого падения, которые принесли с собой холод и голод». Однако не содержание и авторская позиция представляют наибольшую ценность этих записок — Адам Бременский и Новгородские летописи живописуют те же события, — но самый факт их существования: они таки достигли двора Ричарда в апреле 1155 года. Каким образом Идриси, никогда ранее не плававший севернее Сицилии, ухитрился пережить зиму, которая, если верить хроникам, убила в тот год каждого третьего жителя Новгорода? Остается только гадать.

Следующей весной Канут V, король Дании, получил послание от епископа Мейнхарда. Клирик упомянул, что, путешествуя от двора короля Свенадо Риги, он «дабы приобщить к истинной вере еще одну заблудшую душу ради вящей славы святой Божьей Церкви, коротал время за разговорами с темнокожим чародеем, также направлявшимся в холодные незнаемые земли. Сей язычник обладает приятной плавной речью, а также огромным знанием об окружающем мире, его элементах, как естественных, так и магических, а также о вещах и вовсе неслыханных и невиданных. Он постоянно носит на поясе кожаную сумку, в которой, по его словам, хранится нечто, способное без конца продлевать жизнь человека или же в одно мгновение испепелить его».

Предмет 1. Алембик, являющийся верхним элементом аппарата, предназначенного для дистилляции. Изготовлен из толстого зеленого стекла, имеет тридцать шесть сантиметров в высоту и восемнадцать сантиметров в диаметре в самой широкой своей части у основания. Верхняя часть этого сосуда, узкая и вытянутая, резко загибается в сторону. Алембик устанавливался наверху дистиллятора для собирания и передачи паров в следующий сосуд. Внутри находится засохшая серая субстанция, представляющая собой смесь свинца, железа и сурьмы, а также некоторых органических веществ, включая частицы собачьих и человеческих костей. Из-за высокого температурного воздействия на наружной стороне донной части стекло местами оплавилось. Никакого запаха от сосуда не исходит.

Время изготовления. Не установлено. Возможно, между сотым годом до нашей эры и трехсотым годом нашей эры.

Изготовитель. Неизвестен. Работа весьма совершенная, особенно учитывая возраст сосуда. Его кажущаяся простота не должна вводить в заблуждение и свидетельствует о больших знаниях, опыте и высокой квалификации людей, его изготовивших.