Дикий сад - Марк Миллз Страница 6

Каких-либо шрамов войны Адам не заметил, хотя пострадала даже Флоренция, объявленная обеими сторонами «открытым городом» в знак уважения к ее архитектурному наследию. Когда наступавшие с юга союзники подошли к городу, немцы взорвали все исторические мосты, за исключением одного. Пощадили только Понте-Веккьо, но такая забота имела высокую цену. Прилегающие к реке здания на расстоянии прямой видимости от моста были заминированы, средневековые и более поздние постройки снесены до основания — так расчищалась местность для приближающегося сражения. В конце концов части союзников просто переправились через Арно в другом месте с помощью мостов Бейли и быстро освободили город.

Прошли годы, но рана, нанесенная в самое сердце старой Флоренции, оставалась открытой и не заживала. Если какие-то усилия по восстановлению былого величия и предпринимались, то в глаза это не бросалось. Вдоль южного берега вырастали новые здания с чистыми, гладкими лицами и четкими прямыми линиями — тинейджеры в очереди из пенсионеров. Единственным оправданием их появления было то, что, по крайней мере, пустыри чем-то заполнялись.

В Сан-Кассиано эта работа еще шла. Тут и там на лике города встречались оставленные войной оспины — руины разрушенных бомбами домов. Годами никто не обращал на них внимания, и только Природа забирала то, до чего у людей не доходили руки. Где-то дерзко тянулись вверх зеленеющие деревца; на грудах камней, неведомо откуда вытащив влагу, пустили корни кустики; из щелей в рассыпающихся стенах пробивалась сорная трава. Новые бетонные коробки в историческом центре служили еще одним доказательством тяжелых обстрелов, которым подвергся Сан-Кассиано.

Пансиону «Аморини» повезло — его война пощадила. Побеги плюща, прилипшего к шелушащейся штукатурке фасада, опирались на перголу, в тени которой скрывалась передняя терраса. На первом этаже разместились бар и траттория. Синьора Фанелли уже ждала гостя — Адам заранее позвонил из Флоренции — и, увидев его, позвала сына, чтобы помог с багажом.

Якопо попробовал на вес оба чемодана и, оставив более тяжелый, с книгами, Адаму, потащил наверх более легкий.

Комната намного превзошла все его ожидания — выложенный темно-красной плиткой пол, потолок с нависающими балками, два окна с видом на сад. Из мебели только самое необходимое — железная кровать, комод, платяной шкаф. Был еще стол, доставленный, наверное, по его просьбе, а вот стула не оказалось, что вызвало резкое недовольство синьоры Фанелли.

Отправленный матерью на поиски недостающего предмета, Якопо бросил на гостя скорбно-обвиняющий взгляд, как будто именно Адам и был виноват в его публичном унижении. Вернувшись через пару минут, он снова исчез, воспользовавшись тем, что мать демонстрировала гостю особенности устройства системы водоснабжения.

Оглядевшись, Адам объявил, что комната отличная.

Хозяйка забрала у него паспорт, мило улыбнулась и вышла. Остался только ее аромат — слабый запах роз повис в воздухе.

Он поднял сумку, поставил на источенный червями комод и стал раскладывать вещи. Сына синьора Фанелли, похоже, родила совсем юной, лет в семнадцать-восемнадцать, а то и раньше, если учесть, какой молодой она выглядела сейчас. Вообще-то хозяйка пансиона представлялась ему особой постарше, маленькой и без сколь-либо заметного бюста. Теперь же вдруг выяснилось, что он поселился у дублерши Джины Лоллобриджиды из «Трапеции».

Он довольно улыбнулся.

И еще одна картина из того же фильма встала перед глазами — втиснутый в трико мускулистый Берт Ланкастер.

Дорога к вилле Доччи, белый пыльный проселок, вела от города на север и проходила через вершину холма — мимо выкрашенных охрой ферм; мимо лугов, чередующихся с оливковыми рощами и виноградниками, упрятанными за живую изгородь; мимо пламенеющей мальвы и кроваво-красных маков. Его мать, окажись она здесь, была бы в восторге и останавливалась, наверное, у каждого кустика, у каждого цветочка. Но Адам, устроенный иначе, воспринимал только назойливый стрекот цикад, бившийся в одном ритме с немилосердным зноем. Он уже собирался повернуть назад, решив, что ошибся, когда увидел вдруг впереди два древних каменных воротных столба. Начинавшаяся за ними кипарисовая аллея круто уходила вверх, к большой вилле. Тут и там из земли выступали припорошенные белой пылью крепкие корни могучих деревьев. Никакого указателя на воротных столбах не было, но одного беглого взгляда на сделанную от руки карту, присланную вместе с письмом синьоры Доччи, оказалось достаточным, чтобы понять — он на месте.

Дойдя до конца дорожки, Адам остановился в нерешительности, словно почувствовал что-то. Повернулся. Взглянул на уходящие вниз ровным строем кипарисы.

Что-то было не так. Но что? Определить вот так, сразу, он не мог, а думать мешала жара.

Кипарисы расступились перед посыпанным гравием разворотным кругом. Слева от виллы, за рощицей каменных дубов, виднелось несколько хозяйственных строений, уходивших вниз по склону, но его внимание привлекло главное здание.

Как это профессор Леонард охарактеризовал архитектуру виллы? Банальная?

Едва ли не все знания по предмету Адам почерпнул из потрепанной книжки Эдит Уортон по итальянской архитектуре, но в стоящей перед ним вилле, как он ни всматривался, ничего знакомого, типичного, заурядного обнаружить не удалось. Не слишком большая, не такая роскошная, как некоторые, она отличалась симметрией и пропорциями, придававшими вид не только благородный, но даже величественный.

С трех сторон ее окружал выложенный каменными плитами двор, венчала же трехэтажное строение неглубокая черепичная крыша с выступающими карнизами. Средний и верхний этажи фасада занимала крытая галерея, тогда как крылья состояли из глухих аркад с фронтонными и консольными окнами. Больше ничего не было, но зато в том, что было, работала каждая деталь.

Заявлять о своей породистости, доказывать благородство происхождения и чистоту линии здесь не требовалось — это ощущалось буквально во всем. Так бывает с костюмами, скроенными настоящими портными. Рука мастера — давно умершего, непризнанного, позабытого — ощущалась во всем. Сомневаться в правоте такого заключения не приходилось — будь иначе, приложи руку к созданию виллы кто-то из прославленных архитекторов того времени, факт этот непременно сохранился бы в исторических хрониках. Пока же, занимаясь предварительным исследованием, Адам так и не обнаружил нигде упоминаний о вилле Доччи.

Обогнув бьющий посреди двора родник, он поднялся по трем передним ступенькам. На каменной табличке, вделанной в стену над самой дверью, был изображен стоящий на задних лапах медведь, главная деталь герба Доччи. Адам потянул за металлическую ручку.

Должно быть, за ним наблюдали изнутри и ждали только, когда он подойдет поближе, потому что дверь открылась почти в тот же миг. За дверью стояла невысокая, плотная женщина в белой блузке и черной юбке. Темные ее глаза поймали взгляд гостя и крепко его ухватили.

— Доброе утро, — сказал он по-итальянски.

— Добрый день.

— Я — Адам Стрикленд.