Умная пуля - Фридрих Незнанский Страница 6

Ямпишев совсем растерялся. Было видно, что он не знает, как поступить. С одной стороны, ему не хотелось выглядеть в глазах начальства кем-то вроде информатора. С другой — озадачивало владение информацией. Его предупреждали, что Турецкий не просто следователь, а чуть ли не гений сыска. И вопросы просто могли быть проверкой на лояльность. Видя нерешительность, Александр Борисович добавил: — Да ладно, все выяснить можно за пару часов. Будь любезен, сэкономь мне немного времени и нервов. — Он приходится младшим братом жене брата Казанского, — выпалил Ямпишев. — Ого! — изумился Турецкий. — Тогда, если не сопьется, карьеру сделает. Не скучаешь? — Нет. Я привык, — ответил молодой человек, провожая взглядом летающую по кабинету муху. — Это где же вырабатывают такие привычки? — Турецкому стало любопытно. — В ментовке. На дежурстве сидишь сутками. Вы—спишься, начитаешься, ничего делать не хочется. Я же имею опыт оперативной работы. Кое-что повидал. — А почему ушел? — заинтересовался помощник генерального прокурора. — Не нравятся люди. Быстро меняются. Завидуют, ищут, где бы урвать. Пригласил друга в гости. Так тот первым делом обвел взглядом обстановку и произнес: «Интересно, на какие шиши?» И тут же настрочил донос в службу собственной безопасности. А я, может, во внерабочее время бомбил на своем стареньком «мерседесе»! «Может или бомбил?» — отметил про себя Турецкий. — Но главное, — продолжал стажер, — масштабность задач. Я чувствую, что перерос дела о том, как забулдыга украл у собутыльника электробритву. — В самом деле? Это ведь стопроцентный «висяк»! — подзадорил Александр Борисович, желая как можно больше раскрыть собеседника. — В прошлом году, под октябрьские праздники, у нас в районе один написал заявление. Объяснил, что пьянствовал с тремя такими же. Наутро электробритва исчезла. Я через день их обошел. У двоих щетина, а третий выбрит, как огурчик. Его на пушку и взял. У нас тогда маньяк объявился. О нем только и разговоров было. Ну я и говорю: «Ориентировочка на душегуба поступила. Ты по всем приметам подходишь. И главное: бреется „Харьковом“. Посмотрел для театральности на его щеки и подбородок через лупу и заявляю: „Точно. Бритва „Харьков“. Тот как взъерепенится: „Пойдем покажу, чем брил“. И предъявляет ворованный „Орск“. Я к заявителю. «Моя!“ Самое интересное, что бритву-то стырил другой, а продал за стакан третьему. — Ладно, я к Константину Дмитриевичу. Ты жди. Вернусь, поедешь по делу, — произнес Турецкий, покидая кабинет. В приемной Меркулова уже сидело человек восемь. Увидев Александра Борисовича, Клавдия Сергеевна немедленно встала. Не удосужив взглядом, молча за—скочила в кабинет заместителя генерального прокурора. Турецкий вытащил из-за спины розу. Воткнул ее в пустовавшую вазу. Оглядев посетителей и не встретив среди них знакомых лиц, пояснил: — Она сегодня стала бабушкой! Только прошу не акцентировать на этом внимание. Все же женщина. Клавдия тихо вышла и показала жестом, что можно войти. Турецкий проследовал в кабинет. Сел в кресло. Протянув руку, взял со стола сигарету и начал ее вертеть в пальцах. Затем произнес: — Знаешь, Константин, скажу что думаю. Дело чистый «висяк». Даже если ты меня от всех забот освободишь, не вытяну. — У тебя два молодых кадра, — Меркулов жестом отсек попытку возражений. — Если грамотно ставить задачу, то даже идиот ее способен выполнить. — Один, — уточнил Турецкий. — Ну если будешь продолжать такими же темпами, их совсем не останется. — Уже? — подняв брови, спросил Турецкий. — Уже, — подтвердил Меркулов, протягивая лист бумаги. Турецкий пробежался по нему глазами, не пытаясь скрыть кривой улыбки, против воли появившейся на лице. В рапорте начальника Следственного управления по расследованию особо важных дел Казанского подробно описывалось, как помощник генерального прокурора занимается целенаправленным спаиванием подчиненного личного состава. — Что будешь делать? — поинтересовался Турецкий. — Гнать, — коротко ответил Меркулов. — Ладно, давай что-нибудь конструктивное. — В общем, так: или дело имеет три — пять шансов из ста быть раскрытым или, при условии, что мне дадут тех ребят, девяносто — девяносто пять. — А стопроцентную гарантию не даешь? — спросил Меркулов. — Ты же знаешь, где ее дают. Но нам туда пока рановато, — констатировал Александр. — Свяжись с МУРом. Что-то часто стали убивать ученых. Пусть сделают выборку и опера толкового выделят. — Хорошо. Для начала надо водителя разыскать. А ты уж, Костя, постарайся. Сам понимаешь. Нет времени. — Ладно. Сегодня буду беседовать с мэром. Попробую раскрутить на специальный президентский фонд. А ты давай, все дела в сторону. И пока следы не остыли, пускай по ним хоть того, кто остался. Турецкий вышел. Стол секретарши оказался завален шоколадом. В вазе кроме розы стояло еще несколько цветков. Клавдия Сергеевна растерянно поглядела на Турецкого. Он в ответ пожал плечами. Вернувшись к своему кабинету, услышал, как надрывается телефонный аппарат. Заскочив, успел поднять трубку: — Слушаю. Турецкий. — Рассылай телеграммы, — раздался бодрый голос Меркулова. — Приказ уже подписан. Но с одним небольшим условием. Раскроешь дело — они получат по квартире. Шантажист хренов! Ямпишев сидел в той же позе. При этом взгляд его не был мечтательно устремлен вдаль, а поверхностно бегал с предмета на предмет. — Давно звонит? — кивнул на аппарат Турецкий. — Как вышли, почти не замолкал, — ответил, встрепенувшись, Ямпишев. — А если надо отвечать, так скажите что. — Да ладно. Все нормально. Заскочишь в секретариат. Возьмешь справку, что ты стажер Следственного управления Генеральной прокуратуры. Обрати внимание, чтоб там была гербовая печать и подпись Казан—ского. Затем на Ленинский проспект. Там сейчас работают сыщики с Петровки. Дело это наше. Будешь курировать. Однако пальцы гнуть не надо. Ребята опытные. Поможешь чем сможешь, но и на голову сесть не позволяй. — Понял. — Если предложат перетряхнуть мусорный контейнер или сбегать за пивом, что выберешь? — Засучу рукава и займусь контейнером, — попытался угадать стажер. — Ответ неверный, — вздохнул Турецкий. Когда на отдаленных пустырях близ новостроек начиналось массовое строительство гаражей, даже и не предполагалось, что из этого получится. Главные функции, которые ставились: защита автомобиля, покупаемого на всю жизнь, и хранение картофеля — постепенно отступили на второй план. Гаражи послужили аналогом западных, или американских, клубов. Пропахшие горючесмазочными материалами, захламленные разнообразным железом, с вечными разговорами о ремонте и жизни, они внезапно оказались тем заповедником, который женщины невзлюбили всем своим нутром. Гаражи стали единственным убежищем от материальных проблем, семейных неурядиц, квартирного вопроса, так портившего москвичей. Однако это место имело и обратную сторону. Попав случайно, из них трудно выбраться. Точнее, человек становился обречен. Начальник следственного управления Казанский своим личным автомобилем пользовался исключительно редко. Служебная «Волга» эксплуатировалась не только им лично, но и всей семьей. Однако такая постановка вопроса имела и некоторые негативные стороны. Он отправил жену на дачу, а у самого неожиданно возникла потребность съездить на другой конец Москвы. Вернувшись, поставил автомобиль в гараж и, едва захлопнув дверь, обнаружил рядом с собой Петровича. Петрович давно ушел из дома. Свой гараж он разделил на две половины. Женскую — для старенькой вареной-перевареной «тройки» и мужскую — для себя. Там поместился диванчик, стол с тисками, радиоприемник, чайник, электроплита. Все свободное время он носился по соседям и принимал деятельное участие в ремонтно-восстановительных работах, никогда не отказываясь от последующих возлияний. — Здорово, — произнес он, словно расстались вчера. — Здравствуй, Петрович, как дела? — погрустнел Казанский. — Ну ты как басурманин. Не выпил, не поговорил — уже о делах. — Говоришь, как будто предлагаешь, — подколол его Казанский, знавший, что Петровича раскрутить на выпивку просто невозможно. — Для тебя! — Петрович извлек зеленую бутылку текилы. — Ого! — искренне изумился Казанский. — Наверняка что-нибудь произошло. — Пойдем ко мне, — произнес Петрович, пряча сокровище в полиэтиленовый пакет и оглядываясь. Пока дошли до гаража Петровича, обросли небольшой толпой. Однако старожил не стал делить народ на халявщиков и нужных людей. Быстро соорудил из извлеченной на свет божий столешницы поляну. Моментально появилась немудреная закуска. Начали с текилы. Заканчивали всяческой дрянью. Явно паленой водкой и самогоном из бутылки, старательно заткнутой пробкой из свернутой газеты. Казанский, быстро понявший, что это не для его желудка, спросил: — Петрович, у тебя, кажется, было ко мне дело? — Да ладно, не парься, — махнул рукой захмелевший обитатель гаражей. — Ты со мной посидел. Уважил. Больше ничего и не нужно. — Петрович, у тебя была проблема. Мужик ты правильный. Я хочу тебе помочь, — настаивал Казанский. — Да фигня. Не стоит из-за нее ломать копья. Как-нибудь переживу. Я же понимаю. Ты занимаешься большими делами, а здесь мелочовка, — заплетающимся языком произнес Петрович. — Знаешь, надоел ты мне со своими предисловиями! Рассказывай, а то пить не буду, — стукнул кулаком по столу Казанский. — Ну иду я вчера с рулоном линолеума… — Да откуда у тебя линолеум? — воскликнул один из собутыльников. — Ясный хрен, спер, — высказал предположение другой. — Цыц. — Петрович поднял палец. — А то ничего рассказывать не буду. Иду, значится, с луроном хринолеума. Причем не своим. Попросили. Ну, не важно. Прохожу мимо кафешки «Лола». Знаешь, держит ее азик Саид. У него белая «бешка», в третьем ряду. Смотрю: сидят Иваныч, Кондратич и Жорка. Пивко посасывают. Третий стул свободен, словно меня ждет. — Если трое сидят, то четвертый стул свободен! — поправил Казанский. — А это смотря откуда считать. Ну я и подсел. Погудели хорошо. Про рулон утром только вспомнил. Проснулся в холодном поту. Аж обожгло. И вдруг вспомнил. Прибежал к пивнушке. Его нет. — В милицию обращался? — спросил Казанский. — Их дело принять заявление и составить протокол. На такую мелочовку пару не хватает. Но самое обидное, что и искать не надо. Только слегка прижучить. Официантка Марьяна знает, стерва, но молчит. Она же после нас закрывала кафе самолично. — Ладно. Что-нибудь придумаем, — произнес не—определенно Казанский. — Выручишь, до гроба благодарен буду. — Да ладно. Маслице поменяешь, и на том спасибо! — похлопал его по плечу раздобревший прокурорский начальник. Ямпишев, получив в секретариате временное удостоверение стажера, постучал в дверь. — Войдите, — раздался строгий голос. Стажер приоткрыл щель и сквозь нее протиснулся. Видя, что Казанский не в настроении, произнес: — Здравствуйте. — А, это ты? Заходи. Чего надо? — Ваша подпись на удостоверении. Без нее печать не ставят. Казанский ухмыльнулся. Взял документ. Внимательно изучил его. Сверил фотографию с оригиналом. И наконец поставил свою сильно накрученную красивую роспись. Злые языки поговаривали, что это единственное, что он умеет делать хорошо. Возвращая документ, Казанский поманил Ямпишева и произнес: — Поздравляю. Отныне вы полномочный представитель Генеральной прокуратуры. С честью и достоинством несите это высокое звание. Запомните: прокуратура не занимается чепухой. Если поручается дело, с виду незначительное, оно может быть частью раскрытия серьезного преступления. Короче, в нашем деле мелочей не бывает. Или так: из раскрытия множества таких мелочей и состоит оперативная работа. — Понял, — кивнул проникшийся торжественностью момента Ямпишев. — Тогда так. Есть одно задание. Докладывать о нем Турецкому совсем не обязательно. Дуй на Василькова, семнадцать. Кафе «Лола». Держит его некий Саид. Но он, кажется, ни при чем. Позавчера вечером некий гражданин Петрович, фамилию не помню, но там знают его все, в компании пил пиво. После ушел, оставив рулон линолеума. Обслуживала и закрывала кафе официантка Марьяна. Ее надо расколоть. Наверняка знает, кто взял, но молчит. Ямпишев, обрадовавшись возможности приложить свои способности, собрался и ускакал. Подъехав к «Лоле», внимательно осмотрелся. Обошел несколько раз, словно изучая возможные пути отступления. На окнах стояли решетки. Оврагов и кустов поблизости не наблюдалось. Стажер толкнул дверь. За стойкой находилась молодая смуглая женщина с огромными темными глазами. Он подошел и, заказав пива, спросил: — Девушка, а чем вы занимаетесь вечером? Ответа не последовало. — Понимаю. Работаете. А после работы? — продолжил домогательства молодой человек. Молчание. — Ну да! Отдыхаете, — догадался он. — А как вас звать? Может, Марьяна? — нервно спросил Ямпишев, которого начало доставать это упорное игнорирование. После того как не дождался ответа на этот вопрос, он допил пиво. Подошел к стойке и, с трудом раскрыв новенькое хрустящее удостоверение, произнес: — Генеральная прокуратура. Следователь Ямпишев. Могу я поговорить с гражданкой Марьяной? — Лейла! — наконец закричала девушка, широко раскрыв глаза и доказывая, что она все же не немая. В зал воинственно вошла полная восточная женщина с огромным свисающим носом. Она уперлась руками в крутые бедра и надменно спросила: — Чего надо? — Он говорить хочет! — Ты кто? — спросила она, поворачиваясь к следователю. — А кто, собственно, ты? — вопросом на вопрос ответил стажер. — Я? Жена хозяина кафе! — прозвучало в ответ, словно жена хозяина кафе — ступень иерархии, следующая за женой императора. — А я — вот. Ямпишеву вновь пришлось раскрыть удостоверение. Он протянул его почти к самому носу. Глаза женщины пробежали по буквам. Неожиданно она побледнела и, схватившись за сердце, рухнула на пол. Вторая бросилась к ней. Потом назад. Нацедила стакан воды и принялась вливать в рот. Следователь, вырвав у нее стакан, произнес: — Ты что, рехнулась? Хочешь, чтобы она захлебнулась? Теперь уже вторая, схватившись за сердце, прислонилась к стене. Видя, что упавшая в сознание не приходит, Ямпишев произнес: — Вы не волнуйтесь. Я не по поводу дел вашего мужа. Неожиданно лежавшая открыла глаза. Посмотрела на Ямпишева и снова закрыла. — Мне нужна Марьяна! — уточнил он. — Правда? — встрепенулась Лейла, оживая и приподнимаясь. — Правда. Мне необходимо задать ей несколько вопросов, и все. — Тогда спрашивайте. Она — Марьяна, — указала пальцем на замершую девушку жена хозяина. — Уже спрашивал, — занервничал следователь. — Не отвечает. — Она языка не понимает. Вы спрашивайте, а я переводить буду, — предложила женщина. — Извините, а она кто по национальности? — зачем-то полюбопытствовал Ямпишев. — Молдаванка. — И вы тоже? — Нет. Я из Азербайджана, — ответила, пожав плечами, Лейла. — Так вы знаете молдавский? — догадался следователь. — Нет, — удивилась Лейла такому бредовому предположению. — Значит, она знает азербайджанский? — сделал он единственно возможный вывод. — Да нет же! Я буду переводить с русского на русский, — как маленькому разъяснила женщина. — Не понял, — произнес Ямпишев. — Она знает немного слов. А я знаю слова, которые она знает. Например, вы спросите: «Мучит ли вас жажда?» — она не поймет. А я переведу: «Ты хочешь пить?» Понял? — Дошло, — вздохнул любивший порядок и ясность мыслей сыщик. — Документы пусть предъявит, — обратился он к азербайджанке. — Паспорт давай! — перевела она. Марьяна убежала. Затем вернулась. Ямпишев, привычно бросив взгляд на фотографию, изучил прописку и начал рассматривать мятую бумажку с липовой временной регистрацией. Он уже устал от женских истерик и решил поскорей закончить это дело. Для достижения результата в максимально короткий срок не существует более короткого пути, чем жесткое давление. Впрочем, других методов дознания он все равно не знал. Теряясь, к кому обращаться, произнес, постоянно поворачивая голову: — Гражданка Далмачану, мы знаем все. Будете отпираться — поговорим в другом месте, другим тоном и с применением спецсредств, но это будет совсем другая статья, где вы из свидетельницы переходите в разряд обвиняемой. — Колись. Дело шьет, верняк, — произнесла Лейла. Ямпишев, опешив от такого перевода, с удивлением посмотрел на жену хозяина. Жирная, падающая по пустякам в обморок восточная женщина владела жаргоном. Молдаванка расплакалась и произнесла: — Да? За какой-то сраный рулон готовы человеку жизнь сломать. — Ого! — констатировал Ямпишев. — Да у вас словарный запас не такой и маленький. — Спрашивайте, — сказала восточная женщина. — Кто взял? — задал вопрос следователь. — Кто взял? — перевела Лейла. — Пьянчужка один. Лариком зовут. — И где он сейчас? — Где он сейчас? — Ты повторяешься! — крикнул раздраженный попугайским переводом Ямпишев. — Это тебе кажется, что повторяюсь. А на самом деле я произношу то же самое, но медленно, — объяснила переводчица. — Не знаю. Он редко появляется, — Марьяна расплакалась. Ямпишев молча достал листок бумаги и начал каллиграфическим почерком выводить: «Постановление об аресте». Затем придвинул к себе паспорт и стал вписывать данные, между прочим бормоча: — Теперь тебя осудят. И правильно сделают. За такую мелочь условно. На два года. Вышлют из страны. Внесут в банк данных. В паспорт отметку вляпают. Мало того, на родине, в Молдавии, тоже проставят штампик во все документы. Существует договоренность. И не видать тебе больше до конца дней ни России, ни любой другой страны. — Колись до конца! — предложила Лейла. — Там в подсобке стоит. Ларик попросил присмотреть, пока он не найдет, куда толкнуть, — произнесла Марьяна. — Ну и что теперь с тобой делать? — машинально спросил Ямпишев. — Трахнуться надо, — неожиданно перевела Лейла и, повернувшись, вышла. Марьяна, словно обрадовавшись, что так легко отделалась, начала раздеваться… На следующий день Ямпишев на службу не вышел. Позвонили из приемного отделения Центрального госпиталя МВД и проинформировали, что он с сильнейшей гонореей, сопровождаемой температурой и обильными выделениями, положен в инфекционное отделение. Марьяна уволилась и исчезла. Однако это не спасло заведение. Оно было закрыто и опечатано. А на следующий день там работала санэпидемстанция.