Укротитель кроликов - Кирилл Шелестов Страница 6

— Зачем нам вообще эта политика! — воскликнул он в сердцах. — Одни расходы от нее!

— Ты не все знаешь, — многозначительно произнес я.

Сырцов бросил отчаянный взгляд на картину, как будто опасаясь, что долларовые фьорды вот-вот исчезнут. Фьорды были на месте. Это придало ему сил.

— Нет, конечно, если мы победим, — принялся вслух утешать себя Сырцов, — и все городские счета переведут в наш банк, то траты окупятся довольно быстро.

— А если их переведут в «Потенциал»? — поддразнил я.

— С какой стати! — возмутился Сырцов. Он опять занервничал. — Платим-то за выборы мы. Ты знаешь, сколько «Потенциал» имеет в месяц?

Контрольный пакет банка «Потенциал» принадлежал губернатору. И банк свободно распоряжался деньгами областного бюджета, что было предметом мучительной зависти Сырцова, постоянно подсчитывавшего их баснословные барыши.

— Кстати, ты идешь сегодня на их юбилей? — спросил я, чтобы отвлечь его от темы, на которую он был готов распространяться часами.

— Храповицкий приказал быть обязательно. Велел мне новый галстук купить. Не знаю, уж, чем этот ему не нравится. Хороший галстук. Новый. Я его два года ношу. Да еще сделать подарок от имени нашего банка. Я пытался ему объяснить, что они нам только поздравительный адрес присылали, да разве меня кто-нибудь слушает!

У меня не было времени внимать его жалобам на мотовство начальства. Я и так уже немного опаздывал.

2

Последние два месяца в Уральске полыхали выборы мэра города, в которых мы принимали самое деятельное участие.

Одной нефти Храповицкому, с его аппетитами, казалось недостаточно. Под его неумолимой пятой, обутой в вечерние лаковые туфли, уже стенал добрый десяток промышленных предприятий губернии. Но останавливаться он не собирался. Он жаждал получить Уральск целиком. За приготовление этого пирога я в настоящее время и отвечал.

Последние четыре года городом правил Борис Кулаков, бывший директор большого металлургического завода. Объективность требует признать, что он был не самым плохим мэром. Что-то вечно латал в запушенном городском хозяйстве, что-то сносил, что-то строил.

Но значение имело вовсе не это. А то, что вся его активность протекала без нас. Мириться с этим впредь мы не собирались. И, к слову сказать, не мы одни.

Кроме нас был еще губернатор, либерал-рыночник, экономический демократ, усиленно строивший счастливое будущее нашей губернии и своей семьи. Его Кулаков так же, как и нас, не допускал к дележу городского имущества. Что губернатора, так же, как и нас, бесило. Между ними шла не затихавшая война.

Кулаков в прессе и на площадях обличал воровство губернатора. Доставалось, конечно, и нам. Но если мы лишь злобно скрежетали зубами, дожидаясь своего часа, то губернатор в ответ душим его рублем, не выделяя из областного бюджета денег на социальные нужды города.

Сейчас им предстояла смертельная битва. Через год губернатора самого ожидали выборы, и было ясно: если он не прикончит Кулакова сегодня, тот закопает его завтра. И еще, в соответствии со своими коммунистическими принципами, заунывно споет «Интернационал» на губернаторской могиле.

На этой почве и началось наше сближение с губернатором. Он обратился к нам за помощью, поскольку в наших руках были средства массовой информации и заводы, расположенные на территории города.

Храповицкий откликнулся с готовностью, ибо его воображение давно волновали бескрайние просторы губернии, на которых немало привлекательных объектов все еще оставалось бесхозными. Кроме того, с помощью губернатора он надеялся протоптать дорожки в московские кабинеты.

Так возник союз, ставивший себе целью стирание Кулакова с лица земли, а я был назначен ответственным за ведение военных действий.

Сейчас на место Кулакова претендовало четыре кандидата. Но реальным был один, Черносбруев. Тот, которого поддерживал губернатор и, что еще важнее, на которого поставили мы.

Четыре года Черносбруев являлся правой рукой Кулакова и главой администрации Центрального района. Нельзя, впрочем, сказать, что он служил Кулакову верой и правдой. Для этого он был слишком переполнен амбициями и жадностью. Подобно многим заместителям, он постепенно проникся убеждением, что осуществлять руководство было бы сподручнее ему, чем его начальнику.

Эту свежую мысль он не раз высказывал в кругу своих приближенных. А они делились ею с остальными. Губернатор, с его редким чутьем на предателей, положил на Черносбруева глаз.

В свою очередь мы давно уже работали с Черносбруевым, поскольку большинство купленных нами зданий находилось в его районе. Мы знали ему пену, и она нас устраивала.

И губернатор, и мы надеялись получить послушного мэра.

3

Штаб Черносбруева находился в одном из наших помещений. Нам принадлежал весь первый этаж жилого дома. Мы готовили его под филиал банка.

Храповицкий, вечно заботившийся о конспирации, настаивал, чтобы наша помощь Черносбруеву сохранялась в секрете. С таким же успехом он мог требовать соблюдения тайны о впадении Волги в Каспийское море. Разумеется, даже последний сторож здесь знал, чьи руки его кормят.

Меня тут встречали как долгожданного гостя. Или, точнее, как хозяина. Начальник штаба Черносбруева, толстенький, зализанный чиновник в обтрепанном костюме, несмотря на дождь, уже прыгал на крыльце от нетерпения.

В штабе даже поздно вечером крутилось не меньше сорока человек. Сейчас он был полон. Шныряли журналисты с камерами, уличные активисты получали листовки, невыразительные пожилые женщины корпели над бумажками, чиновники составляли таблицы, и забубённые агитаторы о чем-то громко спорили охрипшими голосами.

Прямо в коридоре на полу грудами была свалена так называемая наглядная агитация. Плакаты со слащаво улыбавшимся Черносбруевым; транспаранты, призывавшие голосовать за него, ибо именно в таком Черносбруеве остро нуждался наш обездоленный народ; размноженные на ксероксе статьи, разоблачавшие злодеяния Кулакова, и какие-то газеты. Вся эта макулатура стоила нам огромных денег.

Пока мы шли по коридору, народ почтительно здоровался со мной и уступал дорогу.

Неожиданно из-за угла вывернул подвыпивший пожилой мужик в грязной телогрейке и, решив, что я здесь главный, обдал меня перегаром:

— А где тута за сдир деньги дают?

— За какой сдир? — не понял я.

— Да мы тута всю ночь кулаковские плакаты сдирали. И еще надписи писали на домах: «Кулак — вор!»

На грубых руках мужика и на его телогрейке были заметны следы черной и синей краски.

— Тонкая работа, — заметил я начальнику штаба.

Он, кажется, смутился.

— Зря вы иронизируете, — начал оправдываться он. — Народ это воспринимает. Не все же читают газеты. А это — доходчиво.