Лес повешенных лисиц - Арто Паасилинна Страница 6

– Ничего, все нормально.

Майор взял в руки кипу бумаг, карт и списков. Он был командиром батальона, должность не шибко хлопотная. Штаб бригады откомандировал его вести подготовку к военным учениям в Лапландии. Тоскливое занятие. В учениях должны принять участие бригада и части из других подразделений этого же военного округа.

По специальности майор Ремес был минером, однако теперь сидит вот тут, в занюханном гарнизоне, командиром лесного батальона. Его настоящее место в саперном батальоне, в специальном подразделении, а еще лучше — в генеральном штабе. Почему так получилось, что его карьера застопорилась здесь, за этим несчастным столом?

Майор рассеянно размечал на карте районы предстоящих учений. Места сбора, направления наступления, заградительные линии, сосредоточение войск, пункты обслуживания... Обычная рутина, с которой так же хорошо мог бы справиться любой капитан или даже лейтенант. Эту тоскливую работу поручил ему полковник. Унизительная канцелярщина, если серьезно. Иногда появлялось желание заехать полковнику Ханнинену кулаком по физиономии.

Майор принялся рассматривать сжатую в кулак руку. Вот этот молот очень легок на подъем. Не одному мужичку от него досталось. Это был комок из костей, который всегда автоматически сжимался, стоило лишь Ремесу напиться.

Майор приказал писарю, служившему срочную, явиться в кабинет. Младший сержант лениво принял стойку "смирно". Ремесу захотелось дать нахалу по носу, но в вооруженных силах это же непозволительно. Он протянул парню смятую купюру и приказал:

– Сбегайте-ка, младший сержант, в солдатский клуб да принесите мне чего-нибудь прохладительного попить, а то у меня небольшая изжога.

– Так точно, господин майор, у вас же всегда изжога, –ответил писарь и рванул с места.

"Вот поросенок, – подумал майор Ремес. – И дернул меня черт объяснять ему. Имеет в конце концов командир право попить лимонада в рабочее время, это ж не запрещено, однако".

Вскоре писарь принес напитки. Майор с криком выгнал его из кабинета.

После этого он налил померанцевой в кружку, из которой чистил зубы, и разбавил лимонадом. Неплохо было бы немного льда, ну да и так сойдет.

– Не фонтан, но вполне сносно. Забирает, во всяком случае, сразу.

Зазвонил телефон. Жена, черт бы ее побрал.

– Послушай, Суло. Нам нужно поговорить. Наш брак не имеет больше никакого смысла.

– Не звони сюда, у меня работа.

– Я этого больше не выдержу. Правда, Суло. Я не истеричка, но ты настолько ужасен, что однажды моему терпению придет конец.

Вот так всегда. Жена требовала и жаловалась. Майор Ремес тем не менее считал себя неплохим супругом, хотя, конечно, иногда и поколачивал свою благоверную. Ведь и медведь держит в строгости свое семейство, а чем майор хуже? Кроме того, Ремес не имел ничего против того, чтобы жена развелась с ним. Две дочери, к счастью, уже взрослые: одна замужем, другая на выданье. Поблядушки обе, но это жена их своим потворством испортила.

– Поговорим вечером. Пойми, Ирмели, у меня дела. Пока.

Майор положил трубку. Ирмели... Да, уже много воды утекло с того дня, как он женился на девушке с таким именем. На втором курсе военного училища она его окрутила. Ирмели была красавицей – впрочем, у всех офицеров были красивые жены. Стройные и расторопные курсанты в своих синих мундирах напоминали райских птиц, и красивые девушки моментально в них влюблялись. Так случилось и с Ремесом. Затем девушки стали женами офицеров, вначале младших лейтенантов, затем старших лейтенантов, капитаншами и, наконец, майоршами. С годами мужья становились сердитыми, и соответственно росла истеричность их супруг. Женам было стыдно, если мужья вовремя не получали повышение. Иерархия финской армии поддерживалась офицерскими женами. Жены полковников завидовали генеральшам, капитанши питали неприязнь к половинам майоров.

Ремес знал, что он никогда не станет даже подполковником, не говоря уж о том, чтобы по обе стороны его кадыка появились три полковничьи звездочки. Для жены это было ужасно. Когда-то в молодости Ремес мечтал дослужиться до генерал-майора – тогда это казалось естественным. Больше не кажется. Сейчас стоял вопрос о том, сможет ли он вообще удержаться в армии, сумеет ли хотя бы с честью выйти в отставку. Командир бригады недавно сделал Ремесу персональное замечание, пока устное:

– Послушайте-ка, майор. Своим поведением вы позорите вооруженные силы.Предупреждаю вас по-отечески. Вы знаете, что это означает.

Вот так разговаривал полковник. А теперь недалек тот день, когда могут просто выкинуть, и майор Ремес это знал.

Зазвонил телефон. Полковник Ханнинен спрашивал о плане военных учений. Разве он еще не готов для доклада?

После телефонного разговора майор Ремес налил себе приличную дозу померанцевой. Вторая бутылка с прохладительным напитком была уже пуста. Как все же уныла эта жизнь. По причине отсутствия присутствия не хотелось даже в отпуск.

И думал майор Ремес о том, что третья мировая война, будь его воля, могла бы начаться прямо сейчас. Вот тотчас же! Война разрешила бы все его проблемы. С материка на материк помчались бы с воем ракеты, а затем началось бы смертоубийство в мировом масштабе. Это все очень устраивало майора Ремеса. С началом войны майора направили бы во главе саперного батальона на фронт... Делали бы засеки, заграждения, наставили бы по лесам и дорогам мин, насоздавали бы коридоров для наступления и настроили мостов. Весь мир был бы в огне. И тогда никто не спрашивал бы, все ли еще пьет этот майор Ремес. Война превратила бы в золу все эти унижения мирного времени. Майор Ремес знал, что он – солдат, бесстрашный и жестокий мужчина. Его уничтожила мирная жизнь.

Однако третья мировая война, как ни прискорбно, не началась и в это утро. Ремес заставил себя заняться разработкой плана военных учений. Рука у него дрожала, и линии наступления вышли шире намеченных. Но есть ведь в Лапландии где побегать этим молокососам.

Майор Ремес подумал о том, чтобы взять отпуск за свой счет. Если бы он смог на годик удрать из этой дыры, из этого захудалого батальона. Можно было бы, например, сдать экзамены за какой-нибудь курс технического вуза. Уж учиться-то он наверняка еще смог бы, хотя писать было чертовски тяжело. Даже по клавишам печатной машинки не мог толком бить, всегда указательные пальцы застревали между клавиш, если случалось нажать посильнее. Майор ударил кулаком по пишущей машинке. В дверях промелькнула испуганная рожа писарчука.