Дом с семью головами - Тони Бранто Страница 6

1

Джеффри Томпсон потёр вспотевшие руки.

– Почему вы думаете, что я болен?

– Ну, в смысле вы – пациент. Идеальный кандидат. Пушечное мясо. Доктор Джейкобс вас ещё не осматривал?

– С ним я ещё не виделся, – подтвердил Томпсон.

– Он будет рад такому приобретению.

– Не совсем вас понимаю.

Бульденеж радостно хлопнул в ладоши, капли воды попали Томпсону на лицо и костюм.

– У вас душевный недуг! Доктор отчаянный. В хорошем смысле. Он кинется разучивать вас вдоль и поперёк. Вы – хороший для него пациент.

– Вы считаете?

– Тут иного мнения быть не может. Вам тридцать пять. Если бы вам было сорок, доктор навряд ли бы вас оставил здесь. Самоубийца в сорок – тут всё понятно. Устал от жизни. Но до сорока должна быть какая-то интересная причина. Для доктора интересная, в смысле. Вы ж не из-за денег?

Томпсон покачал головой.

– Ну вот о чём и речь. И возраст до сорока – это когда можно ещё что-то исправить.

– Не знаю, – вздохнул Томпсон. – Такое ощущение, что мне уже давно за сорок и ничего нельзя исправить.

– И выглядите так же. Ничего. Доктор знает своё дело. У него свои методики. Он заставляет нас играть.

– Играть?

– Да, в игры. Как детей. Он считает, что все наши проблемы уходят корнями в наше детство. А значит, лечить нужно там. Лечить нужно детей. Понимаете?

Томпсон растерянно глянул на свисавший неподалёку горшок с торчащей травой аспарагуса.

– Честно говоря, не очень, – сказал он.

– Доктор считает, что мы впадаем в детство, когда играем… Ох, беда с вами! Сейчас объясню. Взрослые любят врать или умалчивать. Так?

– Так, – согласился Томпсон.

– Дети тоже постоянно выдумывают, но когда ребёнок увлечён, он всегда говорит, говорит, говорит, и на языке у него всегда то же, что и на уме. Поэтому когда вы играете, когда становитесь ребёнком, вы – максимально честны. Вы открываетесь, сами того не замечая.

– Но я-то всё равно взрослый. Я могу врать, блефовать…

– Конечно, вы можете! Я что, на дурака похож и не понимаю этого? Но нужна вам эта способность сейчас… – Бульденеж поперхнулся и откашлялся. – Вы ведь хотите себе помочь?

Джеффри Томпсон кивнул:

– Пожалуй.

– Потому нам всем требуется следовать указаниям доктора, причём бессознательно. А пока мы, с позволения сказать, пребываем в детстве, доктор за нами наблюдает. Делает какие-то свои пометки. Смотрит на наши повадки, реакции. Он думает, что сможет нас всех таким образом излечить.

Джеффри Томпсон в задумчивости вытянул губы трубочкой.

Бульденеж поглядел на него с умилением, точно дед на внука.

– Всё ещё не поняли?

Томпсон покачал головой:

– Суть я, кажется, уловил, но мне всё ещё неясны практические методы лечения…

– Лечение для каждого имеет свой подход, – продолжал Бульденеж. – Но в основе каждого лечения лежит наш общий недуг – наше детство. Запомните: все дороги ведут в детство!

– Постараюсь запомнить, – кивнул мужчина.

– А грамотных специалистов, таких как доктор Джейкобс, крайне мало. Сейчас как ведь: болит душа – значит, лоботомия! Сразу берут железо и копаются в черепе в поисках камней глупости… Но, право, нельзя же из всех растения делать! Иначе мир станет похожим на эту комнату. Представьте: будем с вами висеть в горшках и выделять фитонциды!

Томпсон вежливо хмыкнул.

Бульденеж отсмеялся вперемешку с кашлем и сказал:

– На самом деле доктор ищет способ вылечить свою сестру Урсулу. Уж кто-кто, а она больна на все свои головы. У этой малютки множество личностей. Дрессировщица тигров, маленькая девочка, взволнованная вдова, опаздывающая на поезд…

– Даже так? – удивился Томпсон.

– Ещё была увядающая актриса, она мне, кстати, больше всего нравилась. Было в ней что-то такое по-человечески жалкое, ничтожное… У меня к ней было сильное чувство сострадания. Надеюсь, она не покончила с собой…

– А что, такое может случиться?

– Ну да, каждая личность может вернуться в её тело вновь. Но я слышал, как доктор говорил Барбаре, что актриса может умереть. Она – самая ранимая и неуравновешенная из всех. И что запросто может наложить на себя руки.

– Ух ты! – только и нашёл что сказать Джеффри Томпсон.

– Доктор потому и клинику эту учудил, чтоб поэкспериментировать над добровольцами с разного рода недугами. Даже пациентов пытался набрать по объявлению в газете. «Излечивание душевных травм по экспериментальной методике». Думал, после войны отбоя от желающих не будет. А по той заметке только одна семья откликнулась, та, что парнишку своего сюда из Эдинбурга отправила. Остальные, включая меня, уж как-то сами поднабрались. Прямо как вы.

Томпсон понимал, о чём речь.

– Теперь у доктора есть пять морских свинок для опытов, включая вас и саму Урсулу. Пять случаев душевных травм, разобрав которые, доктор надеется отыскать универсальную вакцину от отклонений в мозгу. И зная наперёд ваши мысли, скажу: я тоже считаю это чистой воды безумием.

– Не верите в методы доктора?

– Ну… это слишком категорично. Знаете ведь, братья Монгольфье тоже не сразу поняли, чем свой шар наполнять.

– И всё же почему вы здесь?

– Молодой человек! У меня нет денег, нет собственной крыши. Мне триста лет. Я, как говорится, конченый человек. Куда податься? Дома престарелых переполнены, а для госпиталей я ещё слишком похожу на живого. И в услужении старые заплесневелые поленья вроде меня никому не нужны.

Старик чихнул и вытер дрожащими, покрывшимися от воды морщинками пальцами нос.

– О, бедность, бедность! Как унижает сердце нам она… – он чихнул ещё раз.

– Здесь сквозит…

Бульденеж как не слышал. Отчихался и продолжил сыпать словами:

– Здесь за мной ухаживают. Так что я готов быть ребёнком до последнего часа, если взамен мне дадут кров. Мой час близок. Не забывайте: у меня пуля в голове! Из-за неё теперь трясутся руки, как только их поднимаю. Вот, глядите. Рисовать уже не могу. А значит, и зарабатывать. Ничего не умею больше. А вы чем зарабатываете?

– Я – военный инженер.

– А конкретнее?

– Сапёр, – сказал Томпсон уже тише.

Бульденеж вытянул физиономию.

– Боже правый! И пришли с утёса прыгать? Да вы же счастливчик! Гляньте: руки-ноги целы! Кощунство, скажу я вам! Даже если в бога не верите. Перед собой не стыдно?

Томпсон пожал плечами.