Мама, я Великан - Евгения Сергиенко Страница 6

– Это вряд ли!

Улыбнувшись, он тянется меня поцеловать, но как только я закрываю глаза и подаюсь вперёд – легонько щелкает пальцами по моему носу.

– Ай! Ну что ты делаешь!

– Отстань от моего имени! – вкрадчиво говорит он и всё же целует меня.

– Оно создано для приставаний. В нем слишком много букв и непривычных для русской речи сочетаний.

– Ну, началось… – отстранившись, Эф закидывает руки за голову и ложится на спину.

– Зачем вообще людям столько букв в именах? Чтобы путаться, забывать, ломать языки? Двух-трёх, ну, может быть, четырёх букв достаточно для инициации. А некоторым и одной хватит. Ты понимаешь? – перевернувшись на живот, заглядываю ему в глаза. – Не все достойны того количества букв, которое есть у них в имени. Буквы и слова куда приятнее применять для чего-то прекрасного, для душевных разговоров, для описаний, для рассказов… А не для того чтобы высокопарно обращаться друг к другу.

– Человек – мелок, слово – бесконечно… – нараспев произносит Эф, но выражение его лица говорит о том, что я несу какую-то чушь.

– Ты думал об этом когда-нибудь?

– Нет, но я думал о том, как ты могла не поговорить с главредом о придурке на встречке. Пробили бы его через ГАИ, а ты бы написала заявление.

Я вздыхаю.

– Не пришлось к слову.

– Значит, ты сама буквы используешь не по назначению.

– Мы говорили только о моём повышении…– я закатываю глаза, – будь оно неладно!

– А это правильно. Тебя давно пора повысить. Не нужно сопротивляться своему росту. Хватит уже быть рядовым журналистом.

– Ты не понимаешь! Я буду больше работать, буду уставать, нервничать!

– Ты и так много работаешь, устаёшь и нервничаешь, – с улыбкой говорит Эф, – пора бы это официально оформить.

– Да уж… – я кладу голову ему на грудь.

Осталось понять, как теперь работать в коллективе, который несколько лет был родным, а сегодня оказался совсем незнакомым и чужим.

В памяти проплывает сегодняшнее совещание.

Я ждала понимания, принятия, волшебства, присущего настоящим командам, болеющим общим делом.

А получила…

Конференц-зал. Круглый стол. На нём папки, распечатки, выпуск прошлого месяца и издания конкурентов. Все сосредоточены. Кто-то добивает презентации, отчёты, свои материалы. Одни прописывают вопросы, другие продумывают отмазки… Никто не знает, что до запланированных тем дело не дойдёт.

Василий Палыч радостно сообщает, что голова поставила новые задачи, что нас ждёт увеличение объемов работы, новые горизонты и, соответственно, новые цифры в зарплатных бланках. С первых его слов я сижу как на иголках, вытянувшись в струну и ожидая главного события дня.

Выпитые мной три таблетки успокоительного слишком слабы и не могут справиться со страхом. Меня трясёт, тошнит и бросает то в жар, то в холод.

Пытаюсь успокоить себя тем, что здесь все свои. Что нужно будет только встать, поблагодарить и улыбнуться. Но страх не уходит, и никакие оправдания не помогают… Даже одно слово, сказанное на публике – мой худший кошмар.

И дело не только в этом.

Будут ли коллеги рады тому, что именно я вхожу в новую должность?

Да. Думаю, что да.

Мы долго работаем бок о бок. За эти годы я никому не отказала в просьбе посмотреть текст или прикрыть перед главредом. Не участвовала в сплетнях, не воровала идеи. Одним словом – вела себя вполне пристойно и, возможно, моё повышение будет принято с пониманием.

Об этом я думаю, пока Василий Палыч говорит о том, что сейчас ему особенно сильно требуется помощь и поддержка.

Первой осторожный взгляд в мою сторону бросает Римма. Я вижу, как она напрягается и плотно сжимает пухлые губы.

Меня обдаёт холодом изнутри.

Василий Палыч продолжает вещать, называет себя старым моржом. Ссылается на возраст, усталость и трудовой стаж.

Ефим и Дима впиваются в меня глазами.

Дыхание сбивается, сердце начинает медленно и тяжело биться.

Дальше идет тирада об энергичности, работоспособности и ответственности молодёжи. Василий Палыч загибает пальцы, перечисляя качества, которые присущи каждому из нас, но в особенности – мне.

Все сотрудники издательства, едва заметно переглядываясь, косятся на меня. В изгибах их губ лежит моё имя.

«Ия» – две гласные. Звенящее сочетание. Произношение приподнимает уголки губ в улыбке. Но улыбок на лицах коллег нет. Ни у кого!

Улыбается только Василий Палыч.

По ключицам, шее, лицу, предательски ползёт пурпурный румянец. Я смотрю на коллег, и меня бросает в жар.

«… Я рад сообщить, что с сегодняшнего дня к обязанностям заместителя главного редактора преступает Ия Яновна! Прошу принимать каждое её слово как моё личное, относиться с уважением и пониманием!»

На миг в конференц-зале застывает звенящее молчание. Но торжественный тон главреда подразумевает аплодисменты, и через мгновение они нарушают тишину.

Никто не рад… Никто!

Даже наоборот!

Я встаю. Через силу.

Говорю что-то невнятное о значимости оказанного доверия, о том, что я не подведу, буду вкладываться и работать на результат… Моё сердце бьётся как бешеное. Руки дрожат.

Через секунду все аплодируют еще сильнее и натягивают улыбки, больше похожие на оскалы, Василий Палыч не замечает этого, бодро хлопает меня по плечу, говорит напутственные слова. Кто-то шутит, не нужен ли заместитель заместителю, кто-то смеётся. И в целом, со стороны, всё может выглядеть мило и даже дружно, если бы каждой клеткой не чувствовалась всеобщая злость и непонимание.

Я прохожусь взглядом по лицам коллег, надеясь найти хоть в чьих-то глазах поддержку или намёк на радость. Но нет, безрезультатно. Передо мной только холодные взгляды и натянутые губы.

Мне плохо и почему-то страшно.

Единственный, кого я не вижу, – это Степан. Он сидит справа от меня и на протяжении всего совещания плавно водит ладонями под столом, то сплетая, то расплетая длинные пальцы. Для него это обычное занятие на важных встречах – кажется, что руки танцуют, пока все тело остаётся статичным. Чтобы взглянуть в его глаза, мне нужно повернуть голову. Но я не делаю этого, оставаясь уверенной в том, что на его лице тоже повис неприятный оскал.

Когда аплодисменты прекращаются, главред объявляет совещание законченным, а напряжение достигает своего пика – я, залитая краской, опускаюсь на место.

Как только я сажусь, танцующие ладони Степана складываются в сердце и замирают на миг, чтобы я успела это увидеть.

– Ты это заслужила, – до меня едва слышно доносится его голос.