Портрет обнаженной - Геннадий Сорокин Страница 6

– Федя, я не вижу на тумбочке следов угольного порошка. Эксперты-криминалисты с нее отпечатки пальцев не снимали?

– Зачем? Здесь никаких событий не происходило.

– Зря ты так думаешь! Вернись в кабинет и посмотри: все предметы на столе разложены в идеальном порядке. Карандаши остро заточены, тетради для записей лежат аккуратной стопочкой. На полках с книгами и журналами пыли нет. Хозяева перед приходом гостей прибрались в квартире, все поверхности протерли. Теперь посмотри на прикроватную тумбочку. Луиза прекрасно знала, чем у нее в комнате будут заниматься гости. Пыль она протерла, а ящик в тумбочке оставила приоткрытым?

– Что внутри? – ухватил нить рассуждений Садыков.

Я аккуратно, чтобы не оставить своих отпечатков пальцев, поддел снизу ящик, вытянул его наружу. В нем, кроме разных женских мелочей, была жестяная коробочка из-под индийского чая. Коробка была пустой.

– Пока в зале была суматоха, кто-то вернулся в эту комнату и украл содержимое коробки? – предположил Садыков.

– Во всяком случае, этот человек спешил так, что не задвинул ящик до конца… В тумбочку могли заглянуть еще до убийства хозяйки. Если из этой коробки похитили что-то ценное, то пойди докажи, кто из шести человек решился на кражу? Федя, вызывай криминалистов, пусть отпечатки пальцев снимают.

– Мои эксперты сейчас на другом вызове, но ничего не попишешь, придется их возвращать.

Мы вернулись в зал. Садыков позвонил в райотдел, дал команду дежурному связаться по рации с криминалистами и вернуть их на место убийства Каретиной.

Не успел он положить трубку, как входная дверь открылась, и в коридор вошел один из оперуполномоченных, совершавших поквартирный обход в доме.

– Порожняк! – доложил он. – Никто ничего не видел.

– Немудрено, – согласился я. – Сегодня праздник, люди за столом сидят, а не в окно смотрят.

– Там пожрать что осталось? – спросил опер. – Я сегодня без обеда и без ужина, желудок от голода сводит.

– Пошли, съедим по бутерброду, – поддержал я.

В зале мы разговорились. Опер припомнил интересный момент.

– За столом собрались три парня и пять девушек. Две пары, как я понял, были уже устоявшиеся. Как только представился момент, они по очереди уединились. Без пары оставался один парень – студент и три девушки. Луиза как временная подружка отпадает. Она птица другого полета, со случайным партнером в кровать не ляжет. Остаются две девчонки лет по семнадцать-восемнадцать. Одна сидела вот тут, во главе стола. Не красавица. Лицо вытянутое, лошадиное, волосы назад зачесаны и собраны в косу, но как женщина она уже вполне сформировавшаяся: грудь, попа – все округлости при ней. Прыщи на лбу не в счет – в этом возрасте все прыщавые. Вторая девушка больше похожа на парня, чем на девчонку: худенькая, стрижка под мальчика, груди не видно, бедра узкие. Кого, ты думаешь, выбрал студент? Плоскодонку. Я бы ни за что на нее глаз не положил, а он повел ее в спальню.

– О вкусах не спорят, – попробовал возразить я, но договорить не успел. В прихожей зазвонил телефон. Садыков и опер переглянулись. Федор взял трубку, представился, выслушал собеседника и позвал к телефону меня.

– Андрей, ты там все разузнал? – раздраженно спросил Малышев. – Возвращайся немедленно. Ночь наступает, я сижу, тебя жду, а мне еще завтра целый день работать.

– Что, потеряли тебя? – спросил Садыков. – Бери мою машину, она у подъезда стоит.

– У меня своя есть, – с гордостью ответил я.

– Уже нет, – возразил опер. – Дежурка, как тебя привезла, тут же назад уехала.

– Всегда так! – возмутился я. – На место происшествия привезут, а назад возвращайся как хочешь. Федя, так я воспользуюсь твоим транспортом?

– Бери, конечно.

– Пока не ушел, хочу подарить вам интересную версию. Пришел папаша Луизы забрать любимого Жюля Верна. Открыл дверь своим ключом, постоял в коридоре, послушал, как молодежь веселится, разозлился и зарезал доченьку.

– Ну тебя к черту с твоими версиями! – послал меня Садыков.

Он хотел еще что-то сказать, но я уже закрыл за собой дверь.

4

Вернувшись в райотдел, я в двух словах изложил Малышеву обстоятельства убийства Луизы Каретиной.

– Николай Алексеевич, может, вы раскроете тайну: какое нам дело до преступления, совершенного в другом районе? – спросил я.

Малышев посмотрел на часы. Время близилось к полуночи. Ехать домой ни туда ни сюда. Оставаться ночевать в кабинете тоже не лучший вариант – на стареньком продавленном диванчике не выспишься, утром встанешь больной и разбитый, как с похмелья.

– В мае месяце, – начал он, – в художественном училище был конфликт, из которого раздули происшествие вселенского масштаба. При училище есть творческая студия «Возрождение», в которой совершенствуют свое мастерство учащиеся училища и одаренные школьники. Занятия в студии проходят в кабинетах училища, на природе и в городской среде, в зависимости от темы урока. Одним из лучших учеников в студии был Павел Волков, талантливый художник, будущее светило советского изобразительного искусства. Ему девятнадцать лет. Он из рабочей семьи, скромный, тихий паренек. Больше года Волков был платонически влюблен в Каретину. Он считал ее чистой и непорочной, она была для него как ангел, как… «как гений чистой красоты». Ты понял мою мысль? Он ее любит, она его – нет. В какой-то момент Волков узнал, что Луиза вовсе не ангелочек и состоит в любовной связи с руководителем студии. Неделю парень мучился, а потом набрался решимости и потребовал объяснений у Луизы. Она послала его куда подальше – кто он такой, чтобы вмешиваться в ее личную жизнь? Волков после этого разговора замкнулся в себе, но в училище старался вести себя так, словно ничего не случилось. В конце месяца в подгруппе, где учились Волков и Каретина, проходило практическое занятие: нужно было нарисовать глиняную вазу с цветами с той точки, откуда ее видишь. Десять учеников заняли места по периметру класса, вазу преподаватель установил в центре, на подставке. Посреди урока Каретина повернулась к Волкову и показала ему язык. Он встал, подошел к вазе, вытряхнул из нее цветы и со всей силы запустил вазой в Каретину. Луиза увернулась, ваза попала в стену и разлетелась на мелкие кусочки. Один из осколков попал в лицо Каретиной и распорол щеку. Даже не щеку, а выступ под глазницей. После заживления раны судебный медик дал заключение: «Длина шрама на правой стороне лица – полтора сантиметра. Для его устранения потребуется хирургическое вмешательство».

– Часть первая статьи 108 УК РСФСР, – не задумываясь, квалифицировал я. – «Причинение тяжких телесных повреждений потерпевшему по признаку неизгладимого обезображивания лица». За такой шрам запросто можно года три колонии общего режима схлопотать.

– Слушай дальше. Мама у Каретиной – фигура в нашем городе влиятельная. У нее подруги и клиентки – жены партийных работников и директоров заводов. Вся наша элита в ее Доме моделей обшивается. Говорят, она мастер своего дела, настоящий талант. На любую толстуху такой наряд пошьет, что ни одной складочки жира не заметишь. У Волкова папа тоже не лыком шит. Он лучший автомеханик в городе. Клиентура у него – сам понимаешь какая. Что греха таить, даже я у него клапана «Жигулей» регулировал. Сделал – комар носа не подточит, машина как новенькая побежала.