Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека - Александр Рыбин Страница 6

— Без денег не приходи… будет плохо! — оборвал его Арсен. Глаза у него сузились.

— Что ты заладил: «это твои проблемы», «ничего личного»!.. Как в дешевых американских боевиках.

— В отличие от тебя, я бабки зарабатываю. И тачку у меня должны были забрать в среду. А ты, б…, сидишь на мамочкиных подачках и вообще не понимаешь, что происходит.

— Что ты сказал?

— Ты тут кулачки не сжимай! Если бы ты с этими ссыкухами не пижонил, всё было бы ничего. А так, ты не представляешь… Хотя постой… При тебе приезжали из Моздока за точилом. И я взял предоплату. Илья, ты попал, потому что попал я!

6 июня. Севастополь. Вечер

На баке собралось человек двадцать курсантов и с ними одна девушка — Настя. Все ее звали Настена. Прыщавые пацаны с развевающимися на шаловливом ветру гюйсами неуклюже шутили, обращаясь к ней, иногда с легким матерком; она же в ответ им как-то по-доброму, почти по-матерински, улыбалась. Я даже и не предполагал, что на паруснике могут находиться курсанты женского пола. Нет, я, конечно, за гендерное равноправие, но меня это поначалу немного смутило.

И ясно, что свора здоровых молодых кобелей не просто так перед ней кружила, задыхаясь от переизбытка тестостерона; она же смотрела на них чуть грустно, даже печально, всё понимая, и улыбалась при этом улыбкой Джоконды. Одета она была так же, как и все: в черные брюки и синие фланельки (в обиходе говорят фланки) с белыми гюйсами. А все же это была девушка, угловатая, не совсем сформировавшаяся, но прекрасная в своей чистоте и молодости. Потом я узнал — оказывается, на паруснике полно баб: буфетчицы, кастелянши, поварихи, уборщицы и врачиха. Только как-то они первое время были незаметны.

Вот и Настену я увидел только на второй день своего пребывания на паруснике. Была она с копной черных волос, с цыганским, непокорным, но исполненным какой-то затаенной тоски взглядом. Мила и грациозна, даже одетая в курсантский наряд, но ей бы пошли цветастые юбки-мануш. Где-то я уже видел такой поворот головы. На портрете Леонардо. Да-да! Я увидел молоденькую представительницу рода Герардини — Джоконды! А может, мне это и показалось. Во всяком случае, у меня проснулся профессиональный интерес — выудить всё о ее родословной: не затесались ли у нее в роду свободолюбивые предки — флорентийцы…

В жизни всё зашифровано, даже то, что на первый взгляд кажется простым и обычным. Вот споткнулся я сегодня, когда шел на завтрак, и что вы думаете — минут через тридцать заработал от Бабы Яги нагоняй… Я еще подумал — не к добру это, и вот нате, получите трендюлей… Написал про Бабу Ягу и подумал: а что, хорошая женщина, в судовой роли она значится помощником капитана по учебно — воспитательной работе — УВР. Любовь Ивановна Ширшова на метле не летает, но не хуже любого мичмана на военном корабле имеет привычку придраться к внешнему виду курсанта, к его поведению и соблюдению всех правил прохождения учебной практики на учебном паруснике. Больше того, как один из пострадавших от ее сложного характера, я все — таки как-то быстро сообразил, что без таких людей, как она, эти двадцатилетние жеребцы из 101-й роты морского университета превратились бы в банду…

Один из братьев-близнецов Орликовых — кажется, Саня, а может и Ваня, я их пока не очень различаю, 14-й кубрик, монументальные получились ребята, — рассмеялся, так по-доброму, когда увидел, как я на автомате, пытаясь не столкнуться с Бабой Ягой, юркнул якобы по делам к ним в кубрик.

— Что, тоже достала?

Я ничего не ответил, что-то промычал невразумительное, типа «спутал адрес», и вылетел вон.

Догнала меня волна гомерического курсантского хохота из четырнадцатого кубрика секунд эдак через пять.

Медянников Лев Аркадьевич, старший руководитель практики, чуть приоткрыв завесу корпоративной таинственности, как — то, в самом начале моего путешествия по морям-окиянам, в кают — компании, за обедом, шепотком, между первым блюдом и вторым, поделился со мной своими наблюдениями и поведал вкратце о внутренней жизни на паруснике:

— Пацаны приходят разные. С разным жизненным опытом и воззрениями. С различными знаниями и моралью. Море быстро отсеивает. Был у нас такой эпизод года три тому назад. Украли у капитана во время плавпрактики бутылку коньяка. Выстроили всех курсантов на палубе: «Кто спер?» Все молчат. Потом в порту Владика просятся двое списаться на берег. В чем причина, не говорят, мнутся, отводят глаза. Задерживать их не стали. Потом выяснилось: эти двое и сперли; один зашел в каюту капитана, другой стоял на шухере. Вместе пили, другим предлагали. Ребята потом поняли, чей коньячок, поэтому пригрозили: или уходите подобру — поздорову, или ребра переломаем. Молодцы ребята!

Со всеми курсантами я за ручку не здоровался, но экземпляры попадаются колоритные. Потом как-нибудь опишу.

Море забирает слабых, сильные выживают. Впитываю в себя сентенции, аксиомы и метафоры местной жизни. А еще слабых духом, списывают на берег и они там греются на солнышке…

7 июня. 20.30

Начало похода. Отвалили от причальной стенки 143, как-то обыденно и без особой помпы. Хлопотали ради этого два расторопных трудяги — буксирчики, которые аккуратненько вывели парусник из Южной бухты и развернули нас посередине Севастопольской бухты в сторону открытой воды.

Проходя мимо Приморского бульвара, поставили все паруса. Грянул марш «Прощание славянки», праздничная толпа махала платочками. Шли вдоль Севастополя. Вот уже остались позади набережные Корнилова, Клокачева и пляж «Хрустальный». Когда удалились от берега настолько, что лиц было не рассмотреть, из корабельных динамиков полились звуки вальса «Амурские волны», а потом уже над притихшей бухтой разлилось знаменитое «На сопках Маньчжурии». Почему-то захотелось всплакнуть. Что-то я рано становлюсь сентиментальным. Оглянулся: никто не видит? А на меня никто и не смотрел…

Уже в открытом море нас еще долго провожали дельфины. Когда вышли из Севастопольской бухты, навалилась смертельная усталость, будто на тебе пахали…

8 июня, воскресенье. Троица

Пал Палыч (какой-то начальник, не разобрался пока в иерархии на паруснике) ввалился утром рано в мою берлогу, предупредил, что теперь принимаем пищу в кают — компании, у каждого свое место. До этого принимали пищу вместе с боцманами, матросами и обслуживающим персоналом в столовой. Ну и, уходя, поздравил с праздником. «Троица», — пояснил он. «Ага!» — ответил я. Переглянувшись с отражением в зеркале, я ему, своему отражению, подмигнул: мол, усекаешь, парень, — жизнь-то налаживается.

Потом, после завтрака, тупо ходил за курсантами, которые внимали боцманским наставлениям, что обозначает тот или иной канат. Я еще удивился: это же морские волки, а не курсанты, что им-то рассказывать, они же из Владивостока сюда, в Севастополь, как-то пришли. Оказывается, курсанты прилетели на замену пацанам — второкурсникам. Произошла ротация: второй курс, прошедший путь на «Надежде» от Владика до Севастополя и покинувший свои дома три месяца назад, улетел домой, а свежие и более грамотные пришли на смену. Эти-то уже все здоровяки, считай, третий курс закончили. И на паруснике уже были не раз, только в таком дальнем походе им не довелось побывать. Боцман им вводную дает, чтобы освежить всё в памяти. Хожу бледной тенью за ними, пытаюсь фиксировать всё в памяти, но не запомнил ни черта.