Некромант. Присяга - Наталия Нестерова Страница 59

Я должна знать Андрюху из убойного?…

– А-а! Соколов? Андрей Владимирович?

– Это он тебе Владимировичем представился?

– Ну да…

– Ну, может, по возрасту и Владимирович. А по сути Дрон… Он тебя ждет, Ники, – сказал, ты ему вчера обещала. И ты не забрала пакет с ксерокопиями документов на сама знаешь кого. А еще у Андрея… блин, Владимировича та магическая книга, которую Федотов подсунул детям.

– Книга у Андрея Соколова? – Мое твердое намерение нарушить обещание и забить на визит в полицию до полной и окончательной разборки с Касизом ослабло. Да и фото магических рисунков на полу… если понять, какими именно ритуалами Касиз был поднят, возможно, я пойму, какими из них его можно приманить. Пока, если Федотов даст зверю команду планировать над городом и набираться сил, перескакивая с крыши на крышу, я не сумею его подманить или привлечь. Если только не начну по-честному убивать самого некроманта… а до такой степени моя моральная подготовка еще не окрепла.

Я поежилась.

– Следствие же идет себе своим ходом, – тянул тем временем Васька. – У них же свое видение ситуации… деда вон посадили из третьего подъезда… тут висяк оставлять – всему отделу без премии…

– Васьк, я приду. Скинь мне адрес, кабинет, куда ломиться-то…

– Ага…

– Васьк, а вы там как? Как съездили-то, как Танька, как у нее настроение?

Деды и Быково.

У Татьяны не было мамы, история ее смерти в свое время окончательно побудила Белку, которая тогда училась в девятом классе, стать врачом, а нашу компанию – еще плотнее сплотиться. Белкин отец был гораздо старше мамы, но он вышел из рода долгожителей – и здравствовал на бывшей даче в подмосковном Быкове вместе с Белкиным дедушкой, который видел плохо, но соображал отлично и был на данный момент вполне самостоятельным. Со временем к ним прибился бомж, профессор математики, занявший возрастную нишу между первым и вторым. Три деда прекрасно себя чувствовали в просторном, хорошо утепленном доме; Белка заботилась обо всех троих одинаково. Они обихаживали пятнадцать соток, выращивали премиальный картофель, владели яблочным садом, гнали самогон, но бражничали на редкость умеренно, если иметь в виду, что они могли себе позволить.

– Деды пьют, как насосы, – раздраженно докладывал Васька, – и сплетничают, как старые бабки. Они решили, что мы с Танькой наконец вместе. Разве что «Горько!» не орали.

– Ну, это было скорее весело? Или скорее некстати? – спросила я.

Васька подумал: «Да скорее весело, чё…»

Почему-то сверкнуло – для расслабления друзья забрались в мансарду и целовались перед краткосрочным сном. Вот как это понимать – под тридцатник обоим, у одного беременная жена, а подростковый способ снять стресс все еще актуален. Плакать или смеяться?…

– Ладно. Займись Чедом. Я… приведу себя в порядок и приеду к Соколову. А тебе потом вломлю, утешитель.

– Ники…

– Ладно-ладно, Васенька!

Я дала отбой и отправилась реанимировать свой потрепанный организм. Обнаружила полную ванну холодной и на редкость грязной воды. Вытащила затычку. Начала осматривать свои раны, синяки и ссадины.

Несколько синяков наводили на мысли о рентгене, один (в комплекте с шишкой) – об МРТ головы. Швы, наложенные Татьяной, покраснели, болели и чесались. Кое-где сочилась сукровица. Я повернулась к зеркалу спиной, рассмотрела на попе синяки то ли от падения на плитки, то ли от чьих-то сильных пальцев. Я методично выгребла из аптечки все, что мне, по моему разумению, могло пригодиться для обработки ран, унесла на кухню, расставила и разложила в боевом порядке. Затем встала под душ.

… О моем отце мама категорически отказывалась говорить. У меня и у брата отцы были разные. Как я понимала, ни одного, ни второго мужчину маме женить на себе не удалось, что сегодня – разновидность нормы, но в то время, когда родилась я, было еще весьма осуждаемой ситуацией. Ни о чем, связанном с отцом, я не слышала – могу предположить, что он даже Игорем не был, поскольку Игорем звали маминого папу, моего дедушку.

И вот когда я окончила одиннадцатый класс, неожиданно нарисовался дедушка по отцовской линии.

Звали дедушку Виктор Федорович. Ему было не так много – около семидесяти, но выглядел он, по моему разумению, на гарантированные сто. Он приехал к моей маме и долго с ней говорил, а потом увез в Москву… меня.

Сперва – как он сказал – поступать в вуз, чтобы я у него пожила во время вступительной сессии.

Мы мало разговаривали; я поселилась на раскладушке на кухне и действительно готовилась к экзаменам. А дед Витя ко мне приглядывался. Об отце я не спрашивала, и он не говорил. Разок обмолвился, что мне никогда не доведется произнести слово «папа»… «И закончим на этом».

Я поступила, поехала к маме отмечать. Мама была суха и лаконична – дескать, она сделала для меня все, что возможно. И что отныне я буду жить с дедом Витей постоянно. Я не понимала напряженной обстановки, какой-то странной напыщенности во всем, что происходило; с дедом так с дедом. Да хоть в общаге. Тем более оказалось, что в Москве, ежели я живу с дедом, моими достаточно близкими соседями становились Танька и Васька, что не могло не радовать.

Но уже осенью я разобралась.

Дед Витя был болен. Летом у него были ремиссии, и в период просветления он переписал квартиру на меня, собрал в железную коробку от печенья все свои документы, накатал и положил сверху объяснительное письмо. Мама, с одной стороны, тешила себя мыслью, что устроила мою судьбу, с другой стороны, отдалась заботам о брате, с третьей… с третьей – она знала, что мне предстоит, и заранее умыла руки.

Дед или валялся по психиатрическим больницам, поместить его в которые стоило изрядных трудов, или нуждался в круглосуточном присмотре. Квартира обзавелась такой прелестью, как решетки на окнах, и другими полезными приспособлениями, в нормальной ситуации совершенно излишними. Через два года ада дед Витя умер. Танька выщипала у меня седые волоски и попыталась посоветовать забыть обо всем.

Ни в его словах, ни в его документах не было никакого упоминания о моем отце. У деда Вити не оказалось фоток, старых писем, подписанных книг. Он вообще жил в на редкость «зачищенной» норе, которая позже стала моим орлиным гнездом, очень мало рассказывавшем о нем самом. Документы были только необходимые – для того, чтобы решать его социальные, медицинские и имущественные вопросы. Правда, еще при жизни деда Танька под каким-то предлогом взяла у него кровь и сделала анализ генетической экспертизы – диковинка в России, тогда занимались этим только экспериментальные лаборатории. Дед Витя точно был моим родным дедом.

Если бы не Таня, Васька и Чед, я бы сошла с ума.

Я и так почти спятила.

Через пять или шесть дней после смерти деда я сидела на Тверском бульваре, на лавочке. С неба валил густой дождь, такой плотный, что я могла в нем захлебнуться. Я и хотела в нем захлебнуться. Испытание, которое мне в довольно нежной юности подкинула жизнь, казалось, сломало меня. Меня не радовала полученная в наследство квартира. Я слышала мысли других людей. Я видела их ауры. Я считала, что сойду с ума (или уже сошла) точно так же, как дед Витя, и не представляла, кто тогда досмотрит меня саму. Кто будет со мной сидеть круглосуточно?… Хотя… квартира с решетками уже есть…