Игра случая - Наталья Александрова Страница 59

– Да не, Ильич, так попробовал по поездам походить, да недают там нашему брату. Там все дачники да садоводы, сами нищие. Перед нимипоешь-поешь – распинаешься, а все без толку. Не, здесь, на свалке, ононадежнее. Всегда хоть что, да найдешь, без стакана спать не ляжешь. А у вас-тоздесь что нового?

– Да у нас, Ледоколушко, такой цирк – со смеху сдохнутьможно: у нас тут американец бомжует!

– Ты чего, клея нанюхался?

– Да правду я тебе говорю! Сам поверить не мог!Сперва-то все думали – он туману напускает для понта, а он – нет, и по ихнемучешет будь здоров…

– Да это небось просто профессор, какой наш, здешний. Яв бомжах профессоров-то на целую роту тебе наберу!

– Не, этот не профессор, профессора – они поговоритьлюбят, чуть что – всякая у них философия. А этот – только охает да дом свойамериканский поминает: да сколько у него там ванных, да сколько сортиров, да вочто он ему обошелся. Точно тебе говорю – настоящий американец.

– А как же он к нам попал?

– Ой, это опять такой цирк – умрешь! ЕгоВаська-мусоровоз на своей машине привез! Привез в кузове и посреди свалки так исбросил! И еще бабу с ним…

– Что еще за баба?

– Баба-то что надо, все при всем, да ее сразуКолька-Лось оприходовал. Она-то попервоначалу рыпалась, сбежать пыталась, даЛось ее так отлупил пару раз – стала как шелковая, что Лось велит, он еще исказать не успел, а она уже бежит делать. И сапоги ему снимает, и косякикрутит. Так до чего дошло – портянки ему стирает! Лось в жизни портянок нестирал, носил, пока одна рвань останется, а тут при бабе этой стал как барин:чуть не каждую неделю портянки свежие!

– Ну, это уж она мужика разбаловала!

– А попробуй она его не разбалуй – как что не по нем,сразу в морду.

– Так ее Васька вместе с американцем привез? Она что,тоже американка?

– Да нет, какое там! Своя баба, наша, матом иной разтак запустит – заслушаешься! А с американцем этим у нее что-то, видать, было:она его если увидит, то шипит, как масло на сковородке, иначе, как козлом, егои не называет.

– А как этот америкашка здесь живет? Он ведь, небось,ничего и не умеет?

– Да по-первости совсем ничего не умел, чуть было непропал у нас. Так мужики пожалели, помереть не дали. Я и сам его пару разпокормил. А потом научился кое-как, к Фонарю прибился, – что найдет, емусразу тащит, а Фонарь его за это кормит.

– А чего же он в свою Америку не возвращается, раз унего там дом на десять сортиров?

– Да видно, боится чего-то, натворил тут у нас дел. Апотом у него Митрич, таракан старый, в первый день карманы обобрал и попер всеего документы американские. Теперь, говорит, ты мне за них тыщу баксов должен,а иначе тебе своей Америки не видать!

– Ну, Митрич – гнида знаменитая…

– Главное дело, он мне по пьяне-то проболтался, что унего уже и документов тех давно нету, он их как спер, так кому-то за косяк ипродал, а кому – не помнит. Так что ходить нашему америкашке в бомжах доволчьей пенсии!

– Это что еще за волчья пенсия такая?

– А ты как думаешь – какая у волка пенсия? Пока ногиносят – бегает, а потом сдохнет, вот и вся тебе пенсия.

Там же на свалке несколькими днями позже никудышный бомж покличке Америкашка, в котором никто из прежних знакомых не мог бы узнатьгражданина Соединенных Штатов Алекса Ильичевски, дождавшись, когда Колька-Лосьуйдет на промысел, крадучись пробрался к его хибарке, сколоченной из старыхдверей и пустых ящиков. На пороге хибарки сидело грязное запущенное существо срасцарапанным лицом и огромным синяком под глазом. Только злой огонь,вспыхнувший в ее глазах при виде Америкашки, напоминал прежнюю Оксану.

– Ну, чего приперся, козел вонючий? Чего еще надо? Малотебе, что ты мне всю жизнь поломал? Хочешь теперь, чтобы Лось тебя увидел ипоследние зубы мне выбил?

– Нет, Оксана. Я хочу выбраться отсюда.

– Ага! Он выбраться хочет! А я здесь на всю жизньостаться хочу, наверное. Слава Богу, немного уже этой жизни осталось!

– Посмотри, что я нашел, – Алекс протянул ейнебольшую пластмассовую флягу.

– Это еще что такое, – недовольно пробурчалаОксана.

– Ты ведь врач, правда? Тогда ты лучше меня должназнать, что это такое.

– Спирт метиловый. На черта ты мне эту гадость приволок?На тот свет собираешься и меня в компанию приглашаешь? Что ж, может и правда,нет у меня другого выхода…

– Есть у тебя выход.

– Что ты так на меня страшно смотришь?

– Ты Лосю своему налей этой дряни, он выпьет – непоморщится. А потом ты свободна.

– Ты, гнида американская, на убийство меня толкаешь? Аесли Лось догадается? Он ведь перед смертью меня успеет пришить! Пошел тыотсюда вместе с отравой своей!

– Я-то уйду, только одну вещь тебе покажу, что сегоднянашел.

– Что еще за вещь?

Алекс залез в карман своей драной телогрейки и вытащилкруглое ручное зеркало. Оксана жадно схватила зеркало и вгляделась в своеотражение. По ее лицу, сменяя друг друга, прошли выражения изумления,отвращения, ненависти. Она стояла неподвижно, не отводя глаз от зеркала неменьше десяти минут. Потом она убрала его за пазуху и протянула руку:

– Давай сюда свою отраву.

Она перелила метиловый спирт в бутылку из-под спирта «Ройял»и отдала флягу Алексу:

– На, выкинь где-нибудь подальше. Алекс кивнул, неотводя взгляда, он видел, как в ее глазах зрела решимость.

Часа через два Колька-Лось вернулся с промысла. Он был уженавеселе – видно, успел уже что-нибудь сбагрить Фонарю и отоварился у негосамогонкой. Сразу с порога Лось набросился на Оксану.

– Ты, швабра драная, мужиков тут без меня принимаешь! Идобро бы еще мужиков, а то Америкашку этого поганого! Митрич видел, как он тутвозле тебя ошивался. Учил я тебя, учил, – ничего тебе впрок не идет.Видно, правду Митрич говорит, что я с тобой много цацкаюсь! Так тебя поучитьнадо, чтобы ты с моего ученья кровью харкала, тогда будешь себя вести, какположено!

Тут на глаза Лосю попалась бутылка спирта. Глаза егозагорелись, весь он прямо затрясся от вожделения.

– Ах ты, стерва! Спрятать от меня хотела? Это тебекобель американский, что ли, приволок? Клинья к тебе подбивает? А ну, давайсюда!

– На, подавись, – Оксана протянула ему бутылку,глядя белыми от ненависти глазами.

Лось отвинтил крышку и надолго припал к горлышку бутылки.Когда бутылка наполовину опустела, он поставил ее на хромоногую табуретку исказал помягчевшим голосом.

– Ладно, швабра, живи пока. Жрать давай.