Побег из Вечности - Саша Южный Страница 58

– Как думаешь, что он будет чувствовать, когда придет в себя? – спросил Холст, когда мы отошли в сторону.

– Понятия не имею, – я кинул взгляд на Азиза. – После такой растяжки наверняка увеличится в росте.

Потом мы вышли из камеры и спустились вниз к маслобойке. Замок действительно оказался хлипким, и дверь распахнулась от первого же удара ноги. Мы вошли внутрь.

Было чисто, как в больнице. Ключи висели на стенде. Сначала мы сняли электромотор, затем открутили шесть болтов, крепящих крышку пресса, и тоже сняли ее. Изнутри закапало масло. Холст подставил ведро.

Я осмотрел вал. Он весил немало. Мы попробовали выдвинуть его. Нам это не удалось. Сидела эта штука крепко.

– Черт! – выругался я. – Должно же быть какое-то приспособление.

Мы обшарили помещение и ничего не нашли.

Холст подергал из стороны в сторону вал. Он слегка шатался.

– Ночью я его вырву, – сказал Холст.

Когда уходили, я отжал отверткой дверь и вставил погнутый язычок замка обратно в паз. Затем резко дернул отвертку на себя. Дверь встала на место.

Мы вернулись в камеру, заперлись и сели на кровати. Мы сделали все, что могли. Дальнейшее зависело от того, насколько щедро судьба отмерила нам удачи. Азиза скоро хватятся. Ведь ему пора идти за ужином. Начнут искать. Не исключено, что заглянут к нам в камеру. На всякий случай. Если это будет сделано через кормушку, то ничего страшного, если же войдут в камеру… Об этом лучше не думать. Хотя то, что зайдут, маловероятно. Вся камера и через кормушку видна как на ладони. Стоит лишь просунуть голову. Но мало ли что. И еще – хватит ли у Холста бешенства или, как там это назвать, припадочных сил, чтобы вырвать вал? Большой вопрос!

Я кинул взгляд на руки сокамерника. Особого почтения они не вызывали. Мои выглядели гораздо крепче. В это время ожил Азиз. Он принялся извиваться всем телом, издавая сквозь кляп невнятные звуки. Мы молча наблюдали за ним.

Прошел час, потом еще один. Постепенно Азиз затих, очевидно устал. Его тело обмякло и слегка провисло, но до верхнего косяка двери зад надзирателя пока не доставал.

В камеру через окно вползали сумерки. Мы продолжали сидеть. Потом за дверью послышались шаги. Азиз тоже услышал их. Он снова начал извиваться и мычать. Я быстро снялся с места и еще раз хватил его молотком по голове. Азиз затих. Я сел на место. Холст положил возле себя подушку, сунул под нее руку с пистолетом Азиза и посмотрел на меня. Я согласно кивнул.

Если обнаружат Азиза, Холст станет стрелять. Дальше моя мысль потекла стремительно: сколько их будет? Не взвод же. Два-три человека максимум. Холст уже имел дело с оружием, так что уложит их, прежде чем они достанут свои пистолеты. Переодевшись в форму охраны, мы беспрепятственно пересечем простреливающийся внутренний двор. Мака с машиной не будет, слишком рано, но можно попытаться захватить любую другую. За нами тут же кинутся в погоню, полиция перекроет дороги. Но пару часов мы поживем свободными. Может, больше. Я на миг оторвал взгляд от двери и покосился в окно. Уже темнело. Я взглянул на часы, которые снял с Азиза. Скоро десять.

Кормушка открылась внезапно. В ней появилась усатая физиономия. Она повертела головой, осматривая камеру, и исчезла. Кормушка захлопнулась. Мы с Холстом переглянулись и почти синхронно вздохнули.

В одиннадцать я забрал у Холста пистолет и лег в кровать. Сон не шел. Перевозбужденный мозг перескакивал с одной мысли на другую.

В половине первого я подошел к Холсту, слегка толкнул в плечо и стал декламировать то, что он заставил меня выучить.

Холст открыл глаза. Они были нечеловеческими, и я, стараясь в них не смотреть, продолжал читать стихи, потом сказал:

– Вставай, иди за мной.

Холст повиновался. Я направился к двери и под строки:

Жемчужина небесной тишины,

Лампада снов. Владычица зачатий

отпер ее и вышел в коридор. Холст следовал за мной. Я замер, прислушиваясь. Было тихо. Мы стали спускаться вниз. Держа пистолет наготове, я произносил:

Лик ужаса в бесстрастности эфира.

Ты вопль тоски, застывший глыбой льда…

Наконец мы оказались перед дверью в маслобойку. Я уперся плечом в филенку и резко толкнул ее. Дверь открылась со второго толчка, с негромким хрустом. Мы вошли и я показал Холсту на вал. Каждый из нас вцепился в него с разных стороны.

Так он бредет в пыли дорог,

отступник жрец, себя забывший бог, –

не прекращал читать я.

Мы рванули вал на себя. В какой-то момент мне показалось, что он никогда не выйдет из гнезда. Холст напрягся и зарычал. Вал неожиданно вздрогнул и пошел. Мы вытянули его и швырнули на пол. Он упал на плиты с глухим тяжелым стуком.

Я взял ключ и залез внутрь цилиндра. Было скользко от масла. Добравшись до противоположного конца давилки, я сунул руку с гаечным ключом в отверстие и нащупал один из наружных болтов. Поддался он не сразу. Мне пришлось напрячься. Потом я услышал какой-то негромкий вой. Это, оставшись один, скулил Холст. Тому, кто главенствовал сейчас в его сознании, было страшно остаться одному в неведомом пространстве. Я окликнул его и, откручивая ключом болт, опять начал декламировать:

В мирах любви неверные кометы,

сквозь горний свет мерцающих Стожар,

мы правим путь свой к солнцу, как Икар…

Холст забрался в цилиндр и затих возле меня.

Пятый болт я открутил, когда все, что мы учили с Холстом, иссякло, и я начал снова. Оставался шестой, что был расположен внизу. Я осторожно ослабил его, с секунды на секунду ожидая, что крышка пойдет по окружности вниз. И она пошла. Я мгновенно уперся в нее плечом, выдернул руку из отверстия и отстранился. Крышка почти бесшумно ушла вниз и повисла на одном болте. Мы выбрались из цилиндра и оказались по другую сторону стены в небольшом помещении. Было темно. Только в окно со двора сочился желтый свет. Прямо по курсу виднелась будка охранника и шлагбаум.

Найдя рубильник, я сказал Холсту:

– Я побегу. Беги за мной.

Мне приходилось подбирать наиболее простые словосочетания. Холст предупредил меня, что в таком состоянии он может понимать только самые примитивные команды.

Я выключил рубильник и в полной темноте рванулся к дверям.

Мы наугад, в абсолютном мраке, бежали к шлагбауму, рассекая ночной воздух, словно две пули, и наши движения были едва слышны. Я считал про себя секунды. На счет одиннадцать мы буквально перелетели через шлагбаум и оказались вне тюрьмы. И почти сразу за нашими спинами вспыхнул свет. Добежав до дороги, я повернул направо и еще больше налег на ноги. Где-то метрах в трехстах впереди нас должен ждать Мак. Меня распирало изнутри и хотелось кричать. Я никогда в жизни не был так счастлив.

Слева, у горизонта, светилась узкая бирюзовая полоска ушедшего дня. Это был единственный свет в ночи. Мы бежали вдоль него по дороге, пока впереди не замаячило темное пятно – машина Мака. Потрепанная малолитражка стояла на обочине сразу за поворотом. Остановившись возле нее, я достал из кармана ключи от камер, которые снял с пояса Азиза и которые впопыхах прихватил с собой, размахнулся и выкинул их в придорожные кусты и только потом сел в машину. Холст забрался вслед за мной.